Огюстен немедленно сообщил эту добрую весть своему отцу:
— Это приглашение отличается от всех прошлых коренным образом. Тогда меня звали ко двору в числе многих сотен других придворных, а теперь совсем другое дело! Это означает признание королем моего особого статуса.
— Отлично! — Жерар не мог скрыть своей радости.
— Но это также означает, что я должен отбыть немедленно.
— Да благословит тебя Господь, мой сын.
Так как Огюстен приехал в отчий дом в собственной карете, ему ничего не оставалось, как проделать весь обратный путь в ней же, хотя теперь он чувствовал себя в состоянии покрыть верхом любое расстояние. Он добрался до Версаля, где недавние проливные дожди превратили строящуюся дорогу в сплошное болото, и кучер был вынужден сбавить скорость. Лошади едва плелись, с трудом вытаскивая копыта из густой грязи. К удивлению Огюстена, какая-то крестьянка, отскочившая в сторону, чтобы ее не обрызгало грязью из-под колес кареты, уставилась на него так, словно узнала его. Не имея ни малейшего понятия, кем является эта женщина, он в изумлении посмотрел на нее, в то время как она отважилась ступить ногами, обутыми в деревянные башмаки, в грязь и пошла вперед, пачкая подол юбки. Вцепившись в край окна кареты, она подняла к нему лицо:
— Добрый день, господин Руссо! Я Жанна Дремонт. Вы оказали честь моему дому, остановившись у нас во время первого большого королевского праздника в Версале.
И тогда он вспомнил ее. Ведь за родами этой женщины наблюдали они с Жаком непокойные Леон и Франсуа!.. Для них всех то давнее событие не имело решительно никакого значения, но это существо, кажется, ставило прошедшее себе в заслугу. Карета покатилась быстрее, но женщина продолжала бежать рядом, а на ее худом, запрокинутом лице сияло выражение какой-то полоумной радости, что заставило Огюстена усомниться про себя, в здравом ли уме эта женщина.
— Как поживает ваша дочь, мадам? — Огюстен был воспитан в семье, где учтивому обращению с людьми низшего сословия придавалось первостепенное значение, и никакие дворцовые условности не могли заставить его отказаться от этой привычки, да и к тому же кто, как не сам король, снимал шляпу даже перед кухонной посудомойкой, если встречал ее на улице.
— Очень хорошо, сир! — Она казалась вне себя от радости, услышав этот вопрос. — Я уверена, что вы вспомните, как назвали ее Маргаритой.
— Да, я в самом деле помню об этом, — и Огюстен улыбнулся при этом воспоминании. Ну и напился же он тогда! — Она цветет как маргаритка, не так ли?
