В настоящее время в институте имени Сербского содержалось восемь таких пациентов, и только одна из них была женщиной. Панина Елизавета Андреевна.
Она не шла на контакт и за последние шесть лет не произнесла ни слова. Она не поддавалась внушению, не реагировала на просьбы и уговоры. Если бы Вяземская сочла уместной аналогию с животным миром, то сравнила бы Панину с дикой кошкой, не пригодной к дрессировке.
На пантеру не действуют ни ласки, ни угрозы. Ее нельзя подчинить своей воле — можно только убить. «Безумная Лиза» была из этой редкой породы. И Анна ни на секунду не забывала, что Панина смертельно опасна.
Странные царапины не давали покоя. Вяземская решила, что после лекции обязательно осмотрит их повнимательнее. К тому времени Панина должна уснуть. Анна думала, что дозировка аминазина подобрана правильно, и ничего страшного не случится.
Во всяком случае, так ей казалось.
Рюмин знал только одну категорию людей, которым нравилось ходить в судебные морги. Это были сами судебные медики, да и то — далеко не все. По сути, вся судмедэкспертиза (как, наверное, и любое другое дело) держалась на энтузиастах, одержимых профессией.
Для оперативника из отдела по расследованию убийств регулярные визиты в морг были неотъемлемой частью работы: зачастую тело жертвы могло поведать о преступнике куда больше, нежели бестолковый или запуганный свидетель.
Рюмин прекрасно это понимал и никогда не пренебрегал сотрудничеством с экспертом, но привыкнуть к особой атмосфере патологоанатомического отделения так и не смог: не сумел достичь той степени отрешенности, когда труп воспринимается не как мертвый человек, а как объект исследования.
Тело девушки отправили в морг при Спасо-Перовском госпитале Мира и Милосердия, и капитан был этим доволен. В госпитале работала кафедра судебной медицины одного из московских медицинских институтов, и Рюмин по собственному опыту знал, что специалисты там подобрались самого высокого уровня.
Без пяти девять он подошел к стоявшему меж толстых старых лип двухэтажному зданию, облицованному голубой кафельной плиткой. Не торопясь, наслаждаясь утренней свежестью и чистым (насколько это возможно в Новогирееве) воздухом, капитан выкурил сигарету. Затем достал круглую красную коробочку с вьетнамским бальзамом «Звездочка», припасенным специально для подобных случаев, и помазал верхнюю губу. Под ноздрями защипало, зато теперь Рюмин не чувствовал ничего, кроме ядреного запаха ментола, холодившего и обжигавшего одновременно.
