А затем уже показалась терраса. Там сидело довольно-таки много народу, учитывая, что день был будний, а время еще рабочее. И когда всю эту как бы сцену удалось наконец разглядеть, в гуще толпы, где-то за крайним столиком, нашлись Жира и Хеннинен. Они сидели красные и завороженно смотрели на полные, вероятно, только что принесенные кружки пива.
Столиков на этой стороне террасы было всего пять, но стояли они в один ряд, словно в общественном транспорте, прочные, выкрашенные в зеленый цвет неуклюжие сооружения. Вся декорация находилась за условным заграждением, сооруженным из металлических столбиков и натянутого между ними волосатого каната. Маршал перепрыгнул через канат и встал около столика.
— Дайте денег, а?
— У тебя же свои есть, — сказал Жира.
— Мне полагается доля за Габриэлины бутылки. Она все-таки была моей соседкой.
— Была да сплыла! А мы зато перли все эти бутылки до магазина.
— И все-таки, — проговорил Маршал.
Жира стал выворачивать карманы и поначалу нашел только какие-то порванные чеки, но потом достал и высыпал на стол целую пригоршню монет. — Держи вот, — сказал он. Сел и стал перебирать свои бумажки, осторожно разворачивая их и складывая из обрывков. В лице его сквозила неподдельная озабоченность происходящим процессом. Наконец он порвал их на мелкие кусочки, засунул обратно в карман и вернулся опять к общественной жизни.
— Ну, чего ты стоишь, как столб, ждешь чего-то?
— Я просто засмотрелся на эту твою бухгалтерию, — сказал Маршал. — Ты так вдумчиво рассматривал их.
— Но кой тебе сдались все эти бумажки? И зачем их рвать? — спросил Хеннинен. — Все это было похоже на какой-то гражданский акт или что-то в этом роде.
— Кто знает, кто знает, — пробормотал Жира и сморщил лицо, не желая больше разговаривать на эту тему.
— Знает что? — спросил Маршал.
— Ничего.
Тем самым с этим делом вроде как разобрались, и стало очевидно, что пора идти за пивом.
В баре царил всепоглощающий сумрак, который тут же окутал глаза липкой паутинообразной пеленой, словно ты пытался смотреть какой-то старый черно-белый фильм в пузатом ламповом телевизоре, выставив его на самое солнце. Воздух был плотным и горячим, и насквозь пропах иссушающим табачным дымом. Все это тут же породило в душе некую героическую браваду — словно вступаешь в горящий тропический лес, привычным жестом смахивая со лба капли пота и усталости. За столиками сидели одинокие, обезображенные жизнью старики, сосредоточенно стараясь донести до беззубого рта трясущуюся кружку. С потолка свисали елочные украшения. Толстая неповоротливая баба за стойкой тупо таращилась в маленький немой телевизор, стоявший здесь же, на стойке, недалеко от автомата с солеными орешками. Шел какой-то идиотский, по всей видимости, немецкий сериал про полицейских. Маршал попросил большую кружку пива и робко протянул свои монеты. Она сгребла их и скинула в кассу, затем налила в кружку пива и привычным жестом бухнула ее на стойку. Все это она проделала, словно на автомате, так что невольно подумалось, что вот он — истинный профессионализм.
