В городе ручейковыми голосами перекликаются пуночки и растревоженно каркают деловитые черные вороны. Все ждут несбыточного чуда.
В этом году весеннее безвременье держалось чуть не месяц и перепутало наблюдения фенологов за многие годы. А еще растревожило ребячьи души.
Отчасти именно погода и была виновата в том, что неугомонную Иру потянуло на «шалашовку». Отчасти же — донельзя напряженная атмосфера дома. Кажется, отец все же что-то узнал о летчике, и теперь родители бурно ссорились тайком от дочери, а при ней сидели со злыми раскаленными лицами, но молчали. И под любым предлогом выставляли Иру на улицу — к подругам, в кино, куда угодно…
Ира даже не знала толком, что означает слово «шалашовка». Услыхала его мельком и решила, что это нечто вроде вольного ребячьего поселения в сопках. Не хотят люди никому подчиняться — вот и уходят из города и живут как вздумается.
Долго уговаривала Галю: не хотелось идти одной. Не от страха — просто было скучно. Обещала, что пойдут они днем и сразу вернутся. Никто даже и не узнает о их походе. Недалеко ведь: по слухам, «шалашовники» обосновались на сопке, что над портом. Там каждый камень до блеска подошвами выглажен, бояться нечего.
— Дуреха ты, — сердито уговаривала подругу Ира, — мы же им и на глаза не покажемся. Посмотрим осторожно из-за камней и уйдем. Но ведь интересно же!
— Тебе всегда интересно то, что нельзя, — не соглашалась Галя. — А вдруг там бандиты прячутся?
— Какие бандиты? Пацаны! — не сдавалась Ира. — Я же слышала: уходят из дому на сопку и живут там в шалашах, а кто — в землянках. А чуть что — побросали все, и нет их! Потом снова возвращаются… И никто им не указ, а живут по справедливости.
В конце концов она уговорила Галю.
Ире всегда удавалось ее уговорить, если чего-то очень хотелось.
Воскресным днем девушки надели лыжные костюмы и вышли из дому, сказав, что идут в парк. Сами же переулком незаметно свернули к сопке, которая спящим зверем возвышалась над портом.
Очень скоро они убедились, что обжитых сопок не бывает. Только подножье горного кряжа испятнали неровные заплаты картофельных огородов. Дальше начиналась тайга. Обломанная, низкая, исхоженная грибниками и все равно неожиданная и почти непроходимая. Никаких следов жилья в ней не обнаруживалось. Валялись ржавые консервные банки, торчали из-под неглубокого подтаявшего снега жухлые клочья бумаги, чей-то рваный ботинок, память о коротких летних набегах грибников и ягодников. Там и тут, фыркая и шурша, отрывались от земли потревоженные лапы стланика. А больше ни звука. Только далеко внизу бессонно шумел порт.
