Суровые глаза Салтыкова остановились на Фоме Зыбухине.
— Вам есть, что сказать в оправданье, начальник Сыскного приказа?
— Разумеется, ваше сиятельство. Главный грабитель выявлен. Беглый матрос, некогда живший на адмиралтейской Парусной фабрике Петр Романов Смирной-Закутин, по прозвищу Камчатка.
— И что дальше?
Прыщеватое лицо Фомы стало багровым.
— Мы принимаем все меры, ваше сиятельство и весьма надеемся, что не сегодня-завтра сей разбойник окажется в стенах Пыточной башни.
— Перестаньте говорить вздор! — резко произнес Салтыков. — Мне доподлинно известно, ваш Камчатка вот уже не первый год будоражит Москву, а вы все отбояриваетесь пустыми посулами. Даю вам неделю сроку, господин Зыбухин. Если ваш Камчатка не будет пойман, попрощайтесь с вашим местом, и действительно ступайте в монастырь замаливать свою бездеятельность.
Губернатор поднялся из кресла и молча пошел прочь из приказа. Фома Зыбухин проводил его до экипажа, но Салтыков больше не сказал ему ни слова.
Фома обреченно вздохнул. А губернатор возвращался домой с невеселыми мыслями, унесенными к своей родственнице Анне Иоанновне,[57] коронованной 28 апреля 1730 года. После ее отъезда из Москвы, дела в Первопрестольной пошли из рук вон плохо. Двор, высшие полицейские чины перебрались в Петербург. Власть в Москве заметно ослабла, чем не преминули воспользоваться воровские шайки и прочий сброд. Вновь восстановленный Сыскной приказ действовал вяло и неумело, явно не справляясь со своими обязанностями.
А в стране творилось неладное. Тяжелые подати и повинности, падавшие на население, и народные бедствия, как то: голод в 1734 году, пожары и разбои, приводили народное хозяйство в печальное состояние.
Многие крестьяне убегали из бесхлебных мест, так что в деревнях иногда оставалась лишь половина населения, занесенного в последнюю переписную книгу. Сеять хлеб было некому, а оставшиеся крестьяне принуждены платить подати за бежавших и разорялись еще более. Тех, кто возмущался по приказу Анны[58] и правителя Бирона били кнутом и ссылали в Сибирь на каторжную работу.
Тяжело было правление временщика; но ропот и неудовольствие народное, благодаря его стараниям, почти не доходили до императрицы. Притом в последнее время Анна Иоанновна чувствовала себя не совсем здоровой, и этим еще больше пользовался Бирон.
Будь он проклят!
Семен Андреевич принадлежал к тем людям, для которых имя Бирона было ненавистным, и которые были в тайном заговоре против злого временщика, поставившего Россию на грань катастрофы. Бирон наводнил Петербург и Москву своими соглядатаями, некоторые заговорщики были казнены.
