На крыльцо Тиунской избы вышел дьяк и гневно воскликнул:
— Сором, братия! Оскверняете бесовской игрой веру православную!
Попик съежился, застыл виновато: не помышлял он о сраме. Целых три недели оставался он без религиозных «треб», голодовал и вдруг сегодня утром «требы» подвернулись. Возликовал, было (безработных попов и дьяконов ныне тьма тьмущая, для них и Тиунскую избу учинили), но вскоре радость померкла: дьякон перебежал дорогу, хитростью и ложью улестил нанимателя. Вот и пришлось на кулаках биться.
Каину захотелось пить. Разыскал Квасной ряд. Сразу же подскочил рыжий молодец в кумачовой рубахе и войлочном колпаке. Через шею перекинут ремень с двумя большими медными кувшинами. В руке — оловянная кружка. Молвил скороговоркой:
— Квас ягодный и хлебный, для чрева приятен, не вредный.
Иван полез в карман за полушкой, но тут его дернул за рукав монах в рясе до пят.
— Испей, отрок, моего медвяного. Зело душу веселит.
Медовый квас в народе любили. Монахи готовили его на своих пчельниках. Процеживали сыту, добавляли калача вместо дрожжей, отстаивали и сливали сыту в бочку. Получался вкусный медовый квас, прозванный в народе «монастырским».
Иван протянул денежку монаху. Парень с кувшинами обидчиво фыркнул и отошел в сторону. А перед Каином уже стоял другой походячий торговец в синей поддевке с сушеной воблой на лотке. Весело прокричал:
— Пей квасок — воблой закусывай! В печи вялена, на солнце сушена. Кто ест — беды не знает, сама во рту тает!
Пришлось Ивану достать еще одну полушку: хорошо пить квасок с воблой.
Устав бродить по торгу, Каин пришел в Хлебный и Калачные ряды. Здесь не так шумно. А калачи хороши, мимо не пройдешь. Вот калачи из крупитчатой муки, а рядом круглые «братские» из толченой муки. За ними — «смесные», ржаные, пшеничные. Свежие, румяные, пышные — сами в рот просятся.
Напротив пироги с кашей, щукой, сыром и яйцами, блины гречневые красные да молочные, оладьи с патокой и сотовым медом.
Глаза разбегаются! Хочешь, не хочешь, а раскошелишься. Взял Иван оладьи с патокой и присел на рундук подле лавки.
Перекусив, пошел дальше. Ноги как-то сами собой вынесли его на знаменитую Варварку, которая раскинулась по гребню холма, круто обрывавшегося от нее к Москве-реке.
Пожалуй, лучше знаменитого художника[52] о Варварке не скажешь: «Шумная суетливая жизнь кипела на этом бойком месте старой Москвы. Здесь находились кружала и харчевни, погреба с фряжскими винами, продаваемыми на вынос в глиняных и медных кувшинах и кружках… Пройдет толпа скоморохов с сопелями, гудками и домбрами. Раздастся оглушительный перезвон колоколов на низкой деревянной на столбах колокольне. Разольется захватывающая разгульная песня пропившихся до последней нитки бражников… Гремят цепи выведенных сюда для сбора подаяния колодников. Крик юродивого, песня калик-перехожих…»
