— Ах, вот как, — широко улыбнулся учитель Онолт. — Так мы вместе работали на урто́нной станции[37] в Чине: он — ямщиком, а я — писарем. Значит, ты сын моего старого знакомого. Отлично! Думаю, он обрадуется, когда узнает, что ты здесь.
Он кончил писать и повернулся к ребятам.
— А теперь ступайте вон в ту юрту, к завхозу. Он вас устроит с жильем и питанием.
Друзья поблагодарили и вышли на улицу. Воздух был чист и прохладен. Неподалеку на берегу быстрой речки мирно паслись коровы, тихо блеяли овцы.
— До чего хорошо! — глубоко вздохнул Буян.
— Не зря ты так хранил этот портрет, — заметил Дондок. — Он и в самом деле принес нам удачу!
— Да, здорово ему повезло — нашел портрет такого человека! — поддержал друга Ойдов.
…Дождливым осенним утром Сэнгэ отправился в хошунную школу. Рядом с ним бежал оседланный конь, для сына. Над степью висело хмурое серое небо. И мысли Сэнгэ были под стать этому небу: сумрачные и тревожные.
«Говорят, в монастыре объявился дьявол. В главном храме видели мычащий коровий череп. Во время службы вдруг заплакал ребенок, потом явилась женщина с обритой наполовину головой! Что только творится на свете, о боже! Неужто и впрямь мой родной сын накликал беду, а сам убежал нам на горе! Подумать только, оскорбил самого Цоржи-ламу! А этот Онолт тоже хорош! Вскружил мальчику голову своими баснями! Нет, надо вернуть Буяна на праведный путь!»
Целый день промокший насквозь Сэнгэ не слезал с коня. К вечеру он добрался до школы.
На улице весело играли ребята, но Сэнгэ не увидел среди них Буяна. Скрепя сердце он направился прямо к юрте учителя.
Онолт сидел за столом и что-то писал. Он поднял голову и посмотрел поверх очков прямо в глаза Сэнгэ.
— Здравствуй, дружище! — приветливо улыбнулся он старому знакомому.
Но улыбка быстро исчезла с его лица, когда вместо приветствия Сэнгэ буркнул в ответ:
— Я приехал забрать сына. Где он?
— Забрать Буяна? — нахмурился Онолт.
— Да, и немедля! Напрасно ты туманил ему мозги, старался оторвать от веры, от лам и наставников. Ничего у тебя не выйдет, Онолт, хоть и стал ты теперь большой шишкой. Буян — мой единственный сын, и я не дам сгубить его. Почему ты сделал это, Онолт? Разве я чем-нибудь обидел тебя?
— О чем ты говоришь? — изумился Онолт. — О каких обидах?
Сэнгэ промолчал. Он опустился на одно колено, достал трубку и выбил ее о деревянный настил.
Учитель подошел к двери.
— Буян! — позвал он.
В юрту в новом коричневом дэле, туго перехваченном кожаным ремнем, с красным галстуком на шее вбежал веселый, довольный Буян. Сэнгэ растерянно смотрел на него: кажется, Буян всем доволен. Он поцеловал сына и, явно успокоенный, уселся на корточки. Морщины на его лбу разгладились. Учитель заметил эту перемену и тут же решил ею воспользоваться.
