Мессалине самой хотелось управлять в цирке колесницей, запряженной четверкой лошадей, привезенных из Македонии.
Она была очень искусна в управлении своими копями. Однако, однажды одна из лошадей споткнулась и увлекла других в своем падении. Мессалина так сильно была сброшена на землю из колесницы, что потеряла сознание.
Когда она пришла в себя, первая фигура, привлекшая ее внимание среди окружавших ее, была фигура консула Каийя Силлия.
Каий Силлий почитался во всей империи за прекраснейшего римлянина; можно бы предположить, судя по характеру Мессалины, что он был одним из ее любовников. Но это было бы ошибкой. Мессалина ни разу за всю жизнь не сказала с ним ни слова; Силлий, со своей стороны, находясь с нею вместе, казалось, не замечал ее существования.
Это была глухая борьба равнодушия между этими людьми. Это был с каждой из сторон расчет. Ни один не хотел сделать первого шага, дабы стать господином другого.
Стоит ли удивляться после этого, что, увидев Силлия в числе лиц, заинтересовавшихся происшествием с нею, Мессалина еще больше поразилась, узнав, что он первым бросился к ней на арену и на руках перенес ее в императорскую ложу.
Лед был разрушен: Силлий сделал первый шаг, она… второй…
Через несколько минут, удалив всех, кроме него, она быстро спросила:
— Так ты меня любишь?
— Люблю, — отвечал он.
Черты Мессалины осветились радостью. Она торжествовала.
Но эта радость была непродолжительна.
— Да, — повторил Силлий, — я люблю тебя, но я боюсь, чтобы эта любовь не значила того же, как если б я не любил.
— Почему? — возразила императрица. — Разве тебе кажется, что я нахожу неприятным сделаться твоей любовницей?
— Нет… но мне невыносимо быть твоим любовником!.. мне!..
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать… Я очень требователен, без сомнения, по я уж таков и потому так долго я избегал тебя!.. Я хочу сказать, что мне нужно все или ничего…
Все или ничего, слышишь?.. Мессалине — императрице я отдам душу… Жене Клавдия — ни волоса!..
Императрица улыбнулась.
— Ты ревнив? — заметила она.
Силлий взглянул на нее презрительно-надменным взглядом.
— Ревнив? Полно! — отвечал он. — Ревнуют к мужчине, а Клавдий не мужчина, не человек, он — скот… Нет, я не ревную к Клавдию, он мне не нравится — вот и все…
— А если я тебе сказала бы: «я требую!..»
— Моей крови, как крови Линия Вициния и многих других? Что ж… Я не дам тебе ни одного поцелуя…
— Но ты, который так громко говоришь, ты также не свободен, как и я…
