Это был, в сущности, один из самых гнусных властителей. Но так как наша задача заключается вовсе не в описании истории Клавдия, то мы перейдем к описанию жизни жены его, Мессалины, которая сопровождала его колесницу во время его триумфов по возвращении из Британии, где он изволил прогуливаться целых две недели. Это была почесть, оказанная ей Сенатом.
Мессалина! С этим именем связываются воспоминания о том глубоком разврате, в котором погряз властелин Вселенной.
Роль любезного и любимого императора, игранная Клавдием, была наконец кончена.
Сбросив маску, Клавдий свободно отдался той роли, которую должен был играть во всемирной истории — роль подлого, глупого и жестокого тирана.
А так как он упражнялся в этом под влиянием своей жены, то нам необходимо объяснить, что это была за женщина.
Мессалина (Валерия), последняя внучка Октавия, сестра Августа, была дочерью Мессалы Барбата и Эмилии Лепиды.
Еще шестнадцати лет она уже выказывала самые развратные инстинкты. Да и как могло быть иначе? Отец ее, человек, хотя и уважаемый, предан был пьянству, из чего вытекало, что он совсем ею не занимался. А мать ее, Лепида, считалась одной из самых развратных женщин Рима, — одной из самых распутных и злых женщин.
В качестве жрицы Приана Лепида не довольствовалась почти открыто упражняться в самом безобразном сладострастии, уверяли, что она занималась магией и что под сенью ночи, в сообществе старой фессалийской служанки, составляла напитки, в которых любовная трава была по преступному расчету смешиваема с ядом.
Какова мать, такова и дочь.
Однажды, будучи шестнадцати лет, Мессалина заметила в галерее сирийского невольника, который заснул. Раскалив одну из своих шпилек, которые употреблялись римскими женщинами для того, чтобы удерживать волосы, она с громким хохотом проколола им обе щеки несчастного.
Тот кричал и плакал.
— На что ты жалуешься? — спросила его Мессалина. — Это я еще добрая. Вместо щек я ведь могла бы проколоть тебе глаза.
В другой раз перед ее дворцом прогуливался красивый школьник, приготавливая речь, которую он должен был произнести вечером.
Мессалина подошла к нему, взяла у него его таблички и, взглянув на него, сказала:
— Твоя речь ничего не стоит.
— Неужели? — смеясь возразил школьник. — Ты напишешь лучше?
— Без сомнения. Ты говоришь о философии… Философия пустая наука! В твои лета, при твоей красоте может быть одно только интересное занятие в жизни.
— Какое?
— Читай!
Мессалина подала свои таблички молодому человеку, на которых были начертаны следующие слова:
