В одном сквере Воронежа есть памятник Петру-царю и строителям кораблей… В другом — памятник Кольцову, поэту крестьянской удали и печали… Раззудись, плечо! Размахнись…
Размахнемся! Но для начала надо было раздобыть хоть немного деньжат, обзавестись… Кто даст ему денег?
Иногда, среди ночи, Алеша чувствовал себя в космической пустоте, из которой не выбраться. В слободке все бедные, кого ни спроси, денег ни у кого не было и нет. И дома ветхие, нечиненые… Раньше еще следили, а теперь зачем? Разнесут в прах и даже метлой не подметут, блестящие скребки бульдозеров сгребут мусор в кучи, вывезут на свалку — и вся музыка!
Нет, домов в слободке уже не поддерживали, вот только заборы и латали накрепко, по привычке, чтобы посторонние не ломились во двор ни руками, ни ногами, ни глазами…
В то утро Алеша вскочил пораньше, спрыгнул с крыльца и вбежал в батину сараюху, откуда доносился шелест рубанка…
Всю жизнь батя столярничал, вкладывая свои силы а чужую мебель. В автомобилях и на тачках привозили бате битые серванты из современных гарнитуров и древние столики, тронутые временем и шашелем. Батя смотрел, и думал, и ухитрялся скрывать от глаза непоправимые, казалось, изъяны. Один заказчик, помнится, все просил свою жену выйти из «Жигулей», полюбоваться работой и торжественно называл батю не столяром, а художником…
— Такой художник — и одиночка! Обидно!
— А художники всегда одиночки… В одиночестве работают — стараются. Разве не так? Пых-пых…
Батя был мастак на неожиданные фразы, Алеша тогда запомнил его ответ.
Вполсарая, внушительно и солидно, как президентский стол, стоял батин верстак. По стенкам на гвоздях висели пилы, а на полках лежал разный инструмент, который батя называл «коллекцией жизни». Тут были сверла, стамески, долота, напильники и напильнички, которым никто, кроме бати, точных названий не знал. Сейчас таких и не делали. Самые ценные из них были прикрыты тряпками…
Недавно приезжал из города молодой директор новой школы и уговаривал батю: уступите инструмент, пусть дети поучатся, у них будущее, а слободке конец, переедете в город, негде будет поставить верстак…
Батя не поддавался, приподнял ладони с растопыренными пальцами, точно хотел прикрыть ими свой инструмент:
— Я им зарабатываю еще!
Так и не уступил…
Батя выдувал рубанок, когда Алеша вбежал и наспех, волнуясь, рассказал все об Анке. Батя только поморщился:
— Уймись ты! Уехала — плюнь-вдогонку!
Сгреб стружку с верстака и замахал рубанком.
