— Синьора, я должна вам сказать, что мы с Романом любим друг друга.
Я промолчала, выжидательно глядя на нее. Она немного смешалась, очевидно ожидая от меня бурной реакции, но на удивление быстро справилась с собою и продолжила:
— Мы любим друг друга и хотим быть вместе.
Тут уж я не выдержала и спросила:
— А Роман знает, что вы пришли ко мне с этим разговором?
— Нет, но…
— Значит, вы действуете на свой страх и риск?
— Не совсем… Он хотел сам поговорить с вами… Но… Просто он щадит вас, вы потеряли мать… у вас горе… и он не решается…
— А вы, значит, решились? Прелестно!
— Я люблю его и не могу больше ждать. К тому же вы ведь уже не любите его.
— Это он вам сказал?
— Да. И я решила взять это на себя… Он великий музыкант, и я счастлива избавить его от любой трудности.
— Сколько вам лет?
— Двадцать. А какое это имеет значение? — насторожилась она. — Может, и никакого, просто только в ранней молодости можно так легко распоряжаться чувствами и судьбами других людей в угоду собственной прихоти.
Произнеся это, я вдруг ощутила себя такой старой и несчастной, что чуть не взвыла. Мне хотелось рассказать этой влюбленной красавице, что ждет ее рядом с Романом, но я сочла это ниже своего достоинства.
— Но что вы от меня хотите?
— Разве вы не понимаете? — с мольбой в голосе спросила она. Видно, этот разговор и ей нелегко давался.
— Понимаю, вполне понимаю, — усмехнулась я. — Надеюсь, вы не ждете от меня немедленного ответа?
— Нет, что вы… Я просто хотела, чтобы вы знали…
И она выскочила из комнаты.
Когда Роман вернулся, я неимоверным усилием воли сдержала себя, ни словом не обмолвилась о визите Лилианы, и мы пошли обедать в маленький ресторанчик неподалеку от гостиницы. Он был оживлен, даже весел, и, по-видимому, не замечал чудовищного напряжения, в котором я находилась, или же приписывал его пережитому мною горю. В его глазах все время сиял какой-то счастливый огонек. Вот этого я уже не могла вынести. И все-таки промолчала. Но для себя все решила. В моем отношении к нему кроме любви присутствовала еще и некая обреченность — что с ним будет, кто станет выхаживать его, ведь он глубоко больной человек, и так далее, и так далее. Я понимала, что ничего романтического между нами уже не осталось после всего, что мы пережили вместе. А он, видимо, отчаянно нуждается в романтической любви, которой я не могу ему дать при всем желании. Что ж, может, и для меня это будет спасением?
И на другой день, когда он ушел в консерваторию, я быстренько сложила свои вещи, погрузила их в такси и, не оставив даже записки, так как боялась, что залью ее слезами, переехала в другую гостиницу, где проревела всю ночь, а утром улетела в Москву.
