Он не сказал ни слова. Просто взял мою сумку и поставил ее в багажник. Потом взял сумку Грундо все с тем же непроницаемым каменным лицом. После этого он отворил заднюю дверцу и встал рядом с ней, придерживая ее. Я начала понимать, что имела в виду мама.
– Славное сегодня утро! – с вызовом произнесла я.
Никакой реакции. Я обернулась к маме и обняла ее.
– Не волнуйся, – сказала я. – Я очень сильная личность, и Грундо тоже. До скорого свидания.
Мы забрались на заднее сиденье катафалка, и нас повезли прочь. У нас обоих голова слегка шла кругом от такого стремительного развития событий.
Мы ехали, ехали, ехали, пока наконец у нас голова не пошла кругом и от езды тоже. Я по-прежнему не имела ни малейшего понятия о том, куда мы едем. Грундо говорит, что он полностью потерял чувство направления. Мы знали только, что едем среди ослепительно-зеленых холмов, возвышающихся над серыми извилистыми дорогами, мимо серых каменных стен, которыми были исчерчены склоны холмов, мимо серых каменных осыпей, временами проезжая сквозь леса, куда мы ныряли, точно в темные ажурные тоннели. Папина хорошая погода становилась все лучше и лучше: небо было голубое-голубое, резкий ветер гнал по нему белые облачка, и их тени скользили по зеленым холмам, покрывая их странными лохматыми пятнами. Там, куда падала тень облаков, вереск темнел – и снова делался лиловым, дрок вдруг вспыхивал золотом на солнце – и снова делался скромным желтым дроком, и над маленькими шумными речками, полускрытыми в ущельях, сменялись свет и тень.
Все это было очень красиво, но тянулось жутко долго – мы все петляли и петляли, забираясь в самое сердце зеленых гор, а потом наконец начали петлять, взбираясь наверх. И снова все было зеленым и серым, с тенями бегущих облаков, так что казалось, будто мы вовсе никуда не едем. Поэтому оба мы вздрогнули от неожиданности, когда машина остановилась на ровной полоске зеленого луга у самой вершины горы.
Шофер с каменным лицом вышел и открыл дверь с моей стороны.
Это явно означало «Выходите!», так что мы выползли на каменистый луг и выпрямились, оглядываясь по сторонам. Внизу, среди изумрудных склонов гор, змеилась извилистая расселина, уходящая в сине-зеленую даль, а над этими зелеными склонами вздымались серо-голубые и черные пики – повсюду, куда хватал глаз. Воздух был ледяной и такой чистый, каким я еще никогда в жизни не дышала. И тишина. Такая тишина, что ее было почти слышно. Я только теперь осознала, что до сих пор всю жизнь жила среди людей, среди шума и суеты. И теперь было так странно, что всего этого не стало!
