Мысль о том, чтобы покинуть родительский шатер, пугала Мирину, и вместе с тем у девушки дух захватывало от волнующего предвкушения. Она пойдет по стопам своей матери и бабушки, и старшей сестрицы Резеды.
Резеда вот-вот вернется домой: семь лет путешествовала она от места к месту, исполняя священные танцы и песни для тех, кто чтит Великую Мать Маа. Теперь Мирине предстояло занять ее место.
Скакать верхом Мирина выучилась еще в младенчестве, как все дети племени мазагарди: сколько девушка себя помнила, она переезжала от лагеря к лагерю, перегоняя стада овец и коз и конские табуны. Но покидать семью и родное племя ей еще не доводилось, и сердце заранее холодело от страха.
А еще ей придется расстаться с закадычным другом Томи: а ведь они всегда скакали бок о бок с тех самых пор, как еще детьми вместе постигали искусство охоты и слали вдогонку дичи острые, быстрые, легкие стрелы. Вечерами у костра они жались друг к дружке, стараясь согреться, но ведь и Томи уже исполнилось четырнадцать зим, так что и ему предстоит уезжать из племени на долгие месяцы вместе с другими юношами — покупать жеребят, продавать коней. Слава богам, что Исатис останется с ней!
С самого своего рождения Исатис принадлежала Мирине и только ей. Однажды холодным весенним утром Мирина забрела в сторону от шатров — ей в ту пору только пять зим исполнилось — и увидела отца: тот озабоченно склонился над своей любимой кобылой по кличке Полночь. Кобыла была в тягости, последние дни дохаживала, а теперь вот ушла от табуна подальше и прилегла под тенистой оливой в дальнем конце лагеря.
Полночь лежала совсем неподвижно, на губах ее выступила пена. Высунутый язык посерел, раздутый живот увлажнился холодным потом. Мирина, даром, что еще совсем дитя, сразу поняла: с кобылой что-то не так.
Отец в отчаянии обернулся к девочке: до взрослых-то было не докричаться. «Держись-ка, — велел он, вкладывая в детские ручки тонкую черную ножонку, что высовывалась из туго растянутого отверстия между могучими бедрами Полночи. — Держи крепче и тяни — но только осторожно».
Сама еще кроха, Мирина взялась за ножку с миниатюрным, безупречной формы копытцем и потянула на себя, как велел отец, Абен же между тем пытался высвободить жеребенка, что с таким трудом рождался на свет. И вдруг махонькое, наполовину покрытое влажной пленочкой, но совсем настоящее тонконогое существо выскользнуло в руки девочки.
— Молодец, дочка! — похвалил ее отец. — Если жеребенок выживет — он твой.
