И вдруг — снова протяжный стон за стеной, стон, перешедший в вопль.
Стенания, доносившиеся из-за стены, врывались в мозг. Саше уже казалось, что терзают не кого-то, а ее, и что терзаниям этим не будет конца.
Но вот за стеной все стихло. И сразу же вновь загорелась лампочка. В дверном глазке, кажется, что-то шевельнулось. «Наблюдают, сволочи!» — с ненавистью посмотрела Саша на дверь.
Она прислушивалась: не донесутся ли из-за стены вновь крики. Кого там мучают фашисты? А что, если товарищей по десантной группе? «Ребята, ребята, где же вы?» — с тоской думала она. «Врет фашист, что вы назвали меня. Не верю. Не верю… Как плохо мне, что я не с вами».
Прошло, наверное, немало часов, полных напряженного ожидания, тяжелых раздумий, тревоги, мучительных, бесплодных поисков выхода и коротких минут полусна-полузабытья. И всякий раз, как только Саша сваливалась на скамью и смежала глаза, ее заставлял вскакивать вновь возникавший за стеной голос чей-то боли.
Кончился день, началась ли ночь?
Она все ждала: за нею придут. Что сказать гестаповцу, который дал ей так много времени для размышлений? Да ничего. Плюнуть в фашистскую рожу — и так поймет, что к чему. А потом? Он пошлет туда, за стену? Или сразу…
За нею не пришли. Тот самый гестаповец, который разговаривал с нею, явился сам.
— Итак, вы хорошо подумали? — спросил он. — Я могу доложить о вашем согласии, не так ли?
— Не так! — коротко ответила Саша.
— Очень жаль… Нам не хотелось бы подвергать вас другому обращению… — Он посмотрел даже как бы с сочувствием. — А все-таки, может быть, мы договоримся, как это у вас говорят, полюбовно?
Он уселся на скамью рядом с Сашей. Но она тотчас же встала и отошла.
— Боитесь, что я вас съем? — расхохотался гестаповец. — Но я желаю вам лишь добра.
«Пожалел волк…» — молча глянула на него Саша.
Гестаповец, немного подождав, вновь начал ее уговаривать. Говорил то спокойно, то зло, замолкал, давая ей время подумать, и вновь принимался за свои уговоры.
Наконец, видя что все его старания безрезультатны, он встал:
— Что ж, мне остается одно — доложить о вашем упорстве, — и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
Гестаповец вернулся через несколько минут.
— Будете говорить? — лаконично спросил он, остановившись у двери.
Саша молча качнула головой: «Нет!»
— Тогда выходи! — сразу перешел гестаповец на «ты».
Саша хотела надеть свой ватник, лежавший на скамье, но услышала:
— Оставить!
Саша думала, что гестаповец снова поведет ее к своему начальнику. Но ее вывели во двор — он был пуст и темен: оказывается, давно уже наступила ночь.
