«Живы? Еще бы одну вам!»
Но второй противотанковой гранаты у Глобы не было. Он вытянул из кармана бушлата последнюю гранату, которая у него оставалась, осколочную, и, взведя, бросил ее, уже почти наугад, в гущу дыма. Оттуда взметнулись искры, глухо ухнул взрыв.
Черный дым — густой, туго клубящийся — закрывал и бронетранспортер, и во всю ширину улочку перед ним. Временами всплескивалось желтовато-багровое пламя, бросая слабые отблески на снег.
Подхватив автомат, Глоба, согнувшись, побежал обратно. Он скользнул снова в пролом ограды, примерился взглядом, как побыстрее добежать до разбитой автомашины, а от нее — к полуразрушенному дому, в котором ждет его товарищ мадьяр. Ну, а немцы в доме в глубине двора? Он всмотрелся в темные квадраты окон. Как будто никого. Может быть, немцы, видя, что горит их бронетранспортер, отступили? Э, была не была!
Вскочив, Глоба во всю мочь побежал к автомашине.
Едва он успел добежать и броситься в снег за ней, как по металлу изуродованного кузова словно ударили горстью камней. «Не ушли немцы! Не выпустят».
Но снова уже знакомо застучал автомат из полуразрушенного дома, оттуда, где ждал Глобу новый его товарищ. Автомат бил длинной, непрерывающейся очередью. Бил, наверное, по окнам, где немцы. Не упустить нужной минуты! Глоба оттолкнулся обеими руками от податливого снега и помчался туда, откуда, словно торопя его, стучал автомат венгерского солдата.
Впрыгнув в окно, Глоба по инерции пробежал несколько шагов. Позади еще две-три секунды стрелял автомат, потом смолк. Остановившись, Глоба обернулся. От окна к нему бежал, догоняя, мадьяр. Он бросился к Глобе и, что-то восторженно крича, обнял его.
Из всего, что кричал мадьяр, Глоба понял только одно слово, которое тот повторял особенно часто: «Кэшенем!» — спасибо. Он дружески стиснул солдата в своих могучих руках.
— Тебе спасибо, друг! Спасибо, что огоньком прикрыл!
Они вернулись на перекресток. Стрельба вокруг стихла. Уже светало. За почти разрушенной баррикадой сидели, держа оружие наготове, Никулин и Чхеидзе, рядом с ними два наших артиллериста, последние из уцелевших, и три мадьяра. Остальные венгерские солдаты занимали позиции в угловых домах, примыкающих к баррикаде. Их капитан, с лицом таким белым, какое бывает у людей, только что потерявших много крови, сидел, прислонясь к лафету гаубицы, вытянув перед собой правую руку, казавшуюся странно короткой. Сквозь толстый слой бинтов на ней проступали кровяные пятна. Один из солдат-венгров, придерживая руку капитана, подматывал на нее свежий бинт. Оказывается, капитану осколком снаряда с бронетранспортера оторвало кисть руки. Но он, перевязавшись, продолжал командовать своими солдатами.
