- Вы справитесь. У вас есть характер и психологическая устойчивость. И ум.
- Это наблюдения профессионального психолога?
- Нет, увядающей одинокой женщины.
Думаю, это был сильный профессиональный ход с ее стороны.
- Вы любите блюз? Послушайте блюз сегодня вечером.
- Почему именно блюз? А не Рахманинов, например?
- Это долго объяснять. Рахманинов велик. Но вы... Просто послушайте блюз.
- Мне нравится это нелепое предложение.
- Поймите меня правильно: это очень интимное предложение.
- Пожалуй, я так и сделаю.
- И еще, Светлана... Вы не одиноки, у вас есть дочь. Вы не знаете, что такое одиночество. И, наконец... Вы красивы и порядочны. Это наблюдения завзятого дамского угодника.
Она вскинула на меня глаза, мерцающие чудными темноватыми оттенками, глаза, в которых можно было разобрать и привычку терпеть боль, и затаенную надежду, и готовые брызнуть фейерверком искры радости, - типично «оконное» выражение лица (к этому я еще вернусь), - и я понял, что для меня перестали существовать на свете красивые женщины.
Кроме Веры.
9
Больное зимнее солнце лохматым желтым пуделем протрусило над линией горизонта и скрылось в серую тьму. Еще один день вспыхнул и погас бледной звездочкой.
С жуткой стремительностью приближался Новый год, предоставляя грустную возможность ощутить, с какой скоростью проносится наша жизнь. Короткие дни безжалостно поглощало серое время. Еще вчера царил Вавилон, а сегодня...
Я чувствовал, что моя проблема заключается в том, что я не могу вообразить себе свое будущее без Веры. Вот если бы я мог жить одним днем (чему я, увы, так и не выучился), то я был бы просто счастлив. Ее глаза, волосы, губы, теплое дыхание, сумасшедшие слова...
Но серая муть впереди просто портила мне праздник любви. Раньше подобные проблемы меня не волновали.
А что мне, собственно говоря, это будущее далось? Это даже не Гекуба. Так, абстрактные миллионы световых лет. На кой черт мне эти физические характеристики материи?
Думаю, со мной приключилась своего рода болезнь. Фобия современности. Благодаря развалу империи, могучего СССР, завоевавшего космос, во мне обострилось чувство будущего. Если пережил катастрофу, начинаешь даже не интересоваться - жить будущим. Если нет настоящего и будущее не просматривается - это конец. Что прошлое?
Всего лишь путь к катастрофе.
Что касается Веры...
Я был нужен ей по какой-то иной причине, именно сейчас, а не в туманном будущем, которое мы по умолчанию не трогали (мы никогда не заглядывали вперед дальше недели); но ее это успокаивало и устраивало, а меня ее довольный вид все больше раздражал и вызывал досаду. Оба мы тонко ощущали, что счастливо пересеклись где-то в эфире, нащупали хрупкое равновесие, и обоим было страшно делать резкие движения.
