Все в этом рассказе, как в кривом зеркале, – черты смещены, но лицо узнаваемо. Чувство царя к Натали почти сохранило свою остроту: главные конфликта – опутанность жены поэта сплетнями и жгучая ревность Пушкина; объяснение, при котором поэт в глаза сказал Николаю, что подозревает его в ухаживании за своею женою; и главное – прямая связь рокового объяснения с последней дуэлью. Все четко и навсегда отпечаталось в мозгу императора. Конечно, он обременен чувством вины и пытается вытеснить его из подсознания, придумывая аргументы для самооправдания, трактуя запавшие в память события как малозначительные, почти мимолетные. Но эти уловки не могут обмануть. Пушкину удалось сказать самодержцу все, что он думал о нем, по крайней мере, в части личностных отношений.
Царь струхнул чисто по-плебейски, и все его напускное благородство выветрилось мгновенно. «Офицеришко» высунулся в полной своей красе из-под мгновенно осыпавшейся штукатурки придворного лоска. И это унизительное мгновение страха столь же мгновенно вызвало синдром мести. Думается, концовка разговоpa царя и поэта по смыслу была примерно такой: ну-ну, давай, стреляйся с кем хочешь, коль набрался храбрости так разговаривать с неприкосновенным.
Пушкин ушел обреченный и радостный: гора с плеч! Расквитался. Кому в российской, да и в мировой истории в условиях абсолютизма удалось создать ситуацию откровенного предъявления своих претензий самодержцу? Ни один российский бунтарь не мог бросить в глаза при личной встрече венценосному оппоненту слов своей правды. Ни Курбский, ни Радищев, ни декабристы, ни Чаадаев. Только Пушкин! «Истина сильнее царя, – говорит Священное Писание», – практически последняя запись поэта, сделанная 26 января 1837 г. Прискорбно, но примеру Пушкина, никто не последовал в последующей истории государства российского, хотя самодержцев в ней было предостаточно.
Для врагов Пушкина последняя его встреча с царем была сигналом. С этого момента конфронтация с поэтом переросла в заговор. Пушкин переступил грань и должен был быть уничтожен.
Сам поэт понимал, что царь просто так не оставит нанесенного ему оскорбления. Однако надеялся, что наказание это примет форму «последуэльной репрессии». За дуэль полагалось повешение (эта норма всегда оставалась на бумаге и поэтому исключалась из рассмотрения), тюремное заключение (недолго), ссылка. Естественно, Пушкин рассчитывал на последнее, хотя понимал, что рассерженный царь может загнать в ссылку существенно подальше Михайловского или даже Кишинева. Ну что же, за откровенное объяснение с царем и разрыв с петербургской интригой надо платить. Пушкин был согласен, но еще не подозревал, что цену ему назначили максимальную – жизнь.
