— Почему? — как эхо повторила она. — Иногда мне снится один и тот же сон. Только не смейтесь, обещаете? — Питер кивнул. — На зеленой лужайке, через которую мостом перекинута радуга, сидит маленький человечек. Он перебирает разноцветные дуги радуги, как струны, и звучит чудесная мелодия… Легкая, радостная… Только я никогда не могу вынести ее из сна, запомнить. Она все время ускользает от меня…
— Интересный сон… И вовсе не смешной. Может быть, радуга — это то, к чему вы стремитесь? Внутреннее спокойствие после жизненных невзгод, гармония с собой и с окружающим миром?
— Возможно… Я так хочу запомнить эту мелодию, но мне не удается. Удастся ли когда-нибудь?
Питер пожал плечами.
— Не знаю. Я часто сочинял стихи во сне. И, конечно, тоже не запомнил ни одного. А так хотел… Думаю, это не так уж и важно. Главное, получать удовольствие от своих снов, — вздохнул он. — А мой конек — кошмары… Долгая, мучительная бессонница, часы, которые я считаю, переворачиваясь с боку на бок… А потом эти чертовы сны, в которых я то лечу в пропасть, то блуждаю в пустом незнакомом городе, то… — Он посмотрел на Леа и осекся. — Простите, я, кажется, увлекся…
— Продолжайте, если я редко вижу кошмарные сны, это не означает, что я не хочу слышать о снах других людей.
— В общем, конец этих снов всегда одинаков — я погибаю и просыпаюсь в холодном поту… Даже не от страха, нет. От одиночества… Это чувство сильнее, чем страх, и больше отчаяния… Я ненавижу одиночество…
— Вы не думали о втором браке?
— Нет. После Лорин я ни с кем не встречался — не было ни сил, ни желания… Погряз в работе, которую, в конце концов, возненавидел… И только сейчас начал потихоньку выбираться из этого бреда.
Наверное, он вызывает у Леа жалость… Плачется и ноет, как пятилетний ребенок, которого мама на полчаса поставила в угол за украденные из серванта конфеты… Противно слушать такое, а от взрослого мужчины — противно вдвойне. Он уже пожалел, что пустился в откровения, но вдруг поймал взгляд Леа, полный не жалости, нет, а глубокого сочувствия. Она понимала его, слышала его… Она принимала его страдания и не видела ничего зазорного в том, что по ночам его мучают кошмары, а днем он погружается в пропасть одиночества… Питера вдруг охватил прилив нежности к этой женщине, к этому хрупкому и сильному существу, способному страдать и принимать страдания других… Ему захотелось обнять ее, прижаться губами к маленькой, такой трогательной родинке над левой бровью, целовать ее глаза, щеки, губы, нежные и свежие, как лепестки лилии…
