— Да, — тихо ответила она. — Я так часто приезжала сюда в детстве… И в юности… Эстер Блумин, моя бабушка, души во мне не чаяла. Я была ее любимой внучкой…
— У вас есть сестры?
Леа покачала головой.
— Родных нет, только двоюродные… По папиной линии… Правда, связь с ними я утратила уже очень давно… Вначале институт, потом — семья…
Ее голос — натянутая струна — задрожал, когда она заговорила о семье. Питер мгновенно почувствовал напряжение, исходящее от Леа.
— Вы замужем? У вас дети? — спросил он со спокойным интересом, не допускающим мыслей о том, что его каким-то образом может не устроить ответ «да».
— Почти разведена, — грустно улыбнулась Леа. — А детей нет. Наверное, оно и к лучшему… Едва ли я готова взять на себя обязанности матери…
— Пожалуй, рановато, — почему-то согласился Питер. — Мне кажется, в душе — вы еще сами ребенок… Но не вздумайте обижаться, — мягко предупредил он. — Я имею в виду, что вам еще хочется быть ребенком. Вас слишком рано заставили повзрослеть…
Ты совсем как ребенок, вспомнила она слова Ричи, пора бы и повзрослеть… Кровь прилила к щекам, сердце учащенно забилось… Леа никогда не задумывалась над тем, какой она была, чего она хотела. Главное ведь — угодить вкусам Ричи… Может, Питер и прав — она до сих пор ребенок. А мужчина, который все эти годы жил с ней бок о бок, требовал от нее взрослости. Конечно, ведь кто-то должен был заботиться о нем, таком углубленном в работу и беспомощном в быту человеке… А ведь он был не таким уж занятым и не таким беспомощным, как казалось Леа. Наоборот, очень даже рассудительным и предприимчивым, разумеется, когда это нужно было ему…
— Может быть, вы правы. Я никогда не задумывалась над этим. Мне объясняли, какой надо быть, а я тупо следовала указаниям. И это привело… к тому, к чему привело, — смущенно закончила она.
— И сейчас вы пытаетесь найти себя? — Ей кажется, или он заглядывает в самую ее душу, ищет пустоту, которую она так надеется заполнить? Синяя воронка затягивала ее в себя, совсем как вчера, когда она впервые увидела этот взгляд.
— Наверное, — пожала плечами Леа и отвела глаза. На мгновение ей стало страшно. Взгляд Питера не предвещал ничего плохого, напротив, сулил какое-то успокоение… И все же… Как с этим алым платьем, которое она так боялась надеть. Страх перемен, страх доверия… Не так-то просто раскрыть себя перед первым встречным и позволить читать свою душу, как книгу в мягкой обложке…
Питер не настаивал на откровенности. Копаться в чужих ранах никогда не доставляло ему удовольствия. Разве что в том случае, когда он знал, что способен вылечить эту рану. Он чувствовал исходящий от Леа страх, какую-то настороженность. И понимал, что эта настороженность оправданна. Она определенно не хотела впускать в свою жизнь кого бы то ни было. И он, будучи в ее ситуации, поступил бы так же…
