Но пространство Петербурга оставалось очень неравномерным, быстро сходило на нет, истончалось. Вот описание Васильевского острова в 30-е годы XIX века:
«Кому случалось гулять кругом всего Васильевского острова, тот, без сомнения, заметил, что разные концы его весьма мало похожи друг на друга. Возьмите южный берег, уставленный пышным рядом каменных, огромных строений, и северную сторону, которая глядит на Петровский остров и вдается длинною косою в сонные воды залива. По мере приближения к этой оконечности каменные здания, редея, уступают место деревянным хижинам; между сими хижинами проглядывают пустыри; наконец строение вовсе исчезает, и вы идете мимо ряда просторных огородов, который по левую сторону замыкается рощами; он приводит вас к последней возвышенности, украшенной одним или двумя сиротливыми домами и несколькими деревьями; ров, заросший высокой крапивой и репейником, отделяет возвышенность от вала, служащего оплотом от разлитий; а дальше лежит луг, вязкий, как болото, составляющий взморье. И летом печальны сии места пустынные, а еще более зимою, когда и луг, и море, и бор, осеняющий противоположные берега Петровского острова — всё погребено в серые сугробы, как будто в могилу» (В. Титов).
По мере роста и взросления Петербург всё раздвигался, вбирая в себя усадьбы и предместья, но прежние его границы оставались на его теле, как линии судьбы и жизни на ладони.
Так, долгое время своеобразной пограничной чертой в Петербурге оставался Обводный канал. Его берега были необустроенными, многие мосты оставались деревянными вплоть до 30-х годов нашего века. Заводы и фабрики, церкви, водокачальни перемежались с рабочими казармами, высокими деревянными заборами, кабаками, складами… За Обводным город уже был другим. Даже в названиях улиц отпечатался некий переход между различными пространствами: улица Боровая от слова «бор», или улица Расстанная — от «расставание». Дальше уже Волково кладбище, Волкова деревня и поле… Даже извозчики не сразу соглашались сюда ехать. Редко попадались одинокие фонари. Там, где они совсем кончались, и наступал, казалось, предел города.
…Там не встречают ваши взоры
Красой увенчанных громад,
Нагнувшись, хилые заборы
В безлюдных улицах стоят;
В глуши разметаны без связи
Жилища смертных как-нибудь,
И суждено им в море грязи
Весной и осенью тонуть.
В. Бенедиктов
В 40-е годы прошлого столетия писатель Евгений Гребёнка советовал жалующимся на судьбу преуспевающим жителям центра столицы посетить Петербургскую сторону с «длинными рядами узких улиц, из которых даже многие не вымощены». «После страшной тьмы узкого грязного переулка, едва освещаемого в одном конце тусклым фонарем, вы оцените почти солнечный свет газа; после неровной мостовой, толкающей вас беспрестанно под бока, вы спокойно вздохнете, когда коляска ваша плавно покатится по торцевой мостовой; после вида на мелочную лавочку с разбитыми стёклами ваши глаза приятно отдохнут на зеркальных окнах магазинов, уставленных изысканными предметами роскоши».
