Через час все руки у него были в ссадинах, а плечо прострелила боль. Он исцарапал висок, прижимаясь к скале и струйка пота с кровью стекала возле уголка глаза, и ее нельзя было стереть.
Наверное, никто не отступит, раз уж взялся за такое дело. ХК ни за что бы не отступил. Он был лингвист, а следовательно, достиг пределов упрямства, для прочих людей не постижимых. Он продрался сквозь «Илиаду» и «Одиссею», и всякий раз, натыкаясь на незнакомое слово, искал его в Лидделе и Скотте[114] и записывал, и, если в строке было пять таких слов, приходилось искать и записывать пять слов, а потом переходить к строке, где незнакомых слов было четыре, и в 14 лет он так прочел Тацита, а в 20 лет «Мукаддима» Ибн Хальдуна, а в 22 «Сон в красном тереме». Сейчас он передвигал на сантиметр один палец, затем другой, передвигал на сантиметр носок одного сапога, затем другого.
Десять часов он сантиметр за сантиметром взбирался по скале. Не смотрел вверх, не смотрел вниз. Но на десятом часу он сдвинул сапог на сантиметр, и, когда на сантиметр поднялась его голова, перед носом у него очутился зеленый листик с ветки. ХК поглядел вверх и увидел, что до края остаюсь несколько футов. И хотя руки у него были в крови и лицо у него было в крови, он упрямо, сантиметр за сантиметром, лез дальше.
На вершине он еле перевалил через край. Руки десять часов были напряжены, мышцы онемели. Когда он согнул запястье, всю руку свело ужасной судорогой, и на секунду он застыл, цепляясь за скалу одной рукой и кончиками двух сапог; в глазах почернело, и он чуть не упал назад, в тысячефутовую пустоту. Но он спасся. Возле левой руки он увидел древесный корень и схватился за него, и втащил себя через край, рыча от боли, и упал на траву, и посмотрел в небо.
Через некоторое время рядом что-то зашуршало, а он по-прежнему глядел вверх + теперь вверху оказалось детское лицо. Тот ребенок, с которым ХК разговаривал накануне. Он-то думал сначала, что ребенка унесло ненароком. А теперь подумал: Может, он это нарочно. Увидел, как дракон рвется в небо; представил, как дракон унесет его прочь от мучителей. Лицо у ребенка было в ссадинах, на плече порез. ХК сказал что-то по-узбекски, затем по-китайски, но ребенок, видимо, не понял.
Через некоторое время ХК сел + ребенок шарахнулся. Боль была невыносимая, но ХК сказал себе: Ладно, еще недолго — и посмотрел вниз.
Долину снова заволокло плотным белым туманом — видимо, сгустился, пока ХК лез. Над туманным облаком островами возвышались горы, и на тех, что поближе, ХК различал всякую растительность. На одной сплошной бамбук — бамбук очень живучий, — и на сильном ветру эта рощица ложилась почти параллельно скале. Листва взъерошена, точно перья, струится по ветру. На другой скале росли покалеченные деревца, чья твердость, должно быть, сопротивлялась ветру упорнее, но затем они погнулись, и теперь всех деревец — голые изуродованные стволы да пара-тройка листочков. Золотой свет был чист — во всем подводная ясность и красота, и ХК различал отдельные листики бамбука, крохотных птичек, прозрачные крылышки насекомых. На далеком горизонте сгустилось большое золотое облако, а стайка облачков поменьше уплыла прочь прямо на глазах.
