– Сейчас открою.
Недовольство объяснялось вполне понятной причиной: прервали радужные мечты, он представлял, что читает своё стихотворение Фифочке.
Накинув пальто и нащупав шлёпанцы, включил свет. Половина шестого – ужас! Наверное, в Озёрки собрался, туда чуть свет выезжают, подумал Кеша и, вспомнив, что Фива из Озёрок, тут же решил – надо как-то смотаться с нею на «Икарусе» Никодима Амвросиевича.
– Опять ни свет ни заря дальний рейс? – сказал Кеша и, щёлкнув замком, открыл дверь.
Всё что угодно он мог представить, но чтобы за дверью стояла Фива – ни в жизнь.
На ней были чёрная вязаная шапочка, из-под которой выбивалась льняная прядь, светло-серое изящно приталенное пальто, весьма длинное (почти скрывало полусапожки на каблуках), и тёмная сумочка на ремешке, небрежно накинутом на плечо. Ещё в глаза бросались красный шарф и чёрные шёлковые перчатки – особенно перчатки. Нервно пружиня пальцами, Фива как бы играла в ладушки, невольно приковывала к ним внимание.
Она улыбалась, но смущённо и неуверенно, словно загодя просила прощения за свой неожиданный визит.
– Фифочка, ты?!
Кеша опешил, потерял дар речи. Синеглазая, розовощёкая, с огнисто вспыхивающими на шапочке снежинками, она была само совершенство.
Почувствовав, что Кеша больше, чем она, растерян, Фифочка обрадованно засмеялась, сделала вид, что ей всё нипочём.
– Давай-давай, приглашай в свои апартаменты.
Они вошли. Фива позволила поухаживать за собой, то есть Кеша принял из её рук шарф, сумочку и пальто. Полусапожки он снимать не позволил, а шапочку – сама не стала.
Комнату осматривала с любопытством и даже некоторой придирчивостью, словно ей предстояло здесь жить. Именно это пленяло Кешу, хотя понимал, что таким образом она пытается составить о нём представление.
– Комнату снимаешь один или у тебя семья?
– Один, – ответил Кеша.
Фифочка смущённо хохотнула.
– Хорошо устроился. Диван-кровать, тахта, раздвижное кресло – тут вполне хватит места для троих.
– Да, вполне, – согласился Кеша. – Если третий человек будет маленьким.
Почему так сказал – сам не знает. Они переглянулись, и Фива тут же перевела взгляд, подошла к книжной полке. Но он всё равно увидел, как покраснела она, как зарделись не только её щёки, но даже уши и шея.
Пауза получилась довольно-таки продолжительной, наконец Фива, опять с видом, что ей всё нипочём, весело заметила:
– А ты богатенький! Разбрасываешься тысячерублёвыми.
Она подняла с пола банкноту и, улыбаясь, подала Кеше. На какое-то мгновение он увидел синие всполохи и мерцание звёзд, всё в нём сжалось –
