В Сандакане я поделился своими планами с лесничим Стэнли де Сильва. Мы с ним долго созерцали большую карту резервата Улу-Сегама; шестьсот квадратных миль девственного леса, где никогда не ступала нога зоолога. Добраться до этих мест можно было только на маленькой лодчонке по предательской реке Сегаме, но лодки и людей я мог нанять лишь в приморском городе Лахатдату.
Стэнли рассказал мне о своей работе, заключавшейся в том, что он возвращал к свободной жизни орангутанов, содержавшихся в неволе в резервате Сепилок. Министерство лесного хозяйства конфискует незаконно присвоенных частными лицами животных и выпускает их в лесном лагере.
Здесь у животных есть кров и пища, они могут бродить, где им вздумается. Из-за того что многие животные в неволе были отлучены от матерей слишком рано, они не смогли приобрести те жизненно важные навыки, без которых в джунглях не проживешь. В Сепилоке стараются заставить их идти в лес следом за более опытными животными. А тех, кто никак не отваживается покинуть лагерь, егеря сажают «на закорки», заносят подальше в лес и оставляют там, чтобы они сами добирались до дому. Мало-помалу благодаря подражанию или собственному опыту животные приучаются к полной самостоятельности, и надо надеяться, что со временем их можно будет выпустить в других районах, чтобы поддержать сокращающиеся популяции диких орангов.
Мне захотелось самому побывать в лагере, и я отправился туда на следующее угро на развеселом ярком автобусе, до отказа набитом улыбающимися коричневыми людьми и кудахтающими курами. Автобус бойко катил по ухабистой колее среди каучуковых плантаций и кампонгов[3], где из-за широких банановых листьев выглядывали домики на сваях. На каждой остановке пассажиры понемногу выходили, пока я не остался в одиночестве. Наконец автобус остановился, водитель показал мне узенькую тропку, и я отправился в лагерь, до которого было совсем недалеко.
Шестерка энергичных рыжих обезьян устроила мне горячую встречу. Меня со всех сторон хватали сильные руки и ноги, и моя одежда, да и моя особа подверглись всестороннему обследованию. Когда с этими формальностями было покончено, я получил возможность получше разглядеть своих новых друзей. Джиппо, лысый клоун, кувыркался вокруг меня, а когда я обращал больше внимания на Синтию, более сдержанную и церемонную, он от ревности обнимал сам себя. Синтия, восьмилетний подросток, была одной из тех двух обезьян, которых Барбара Харрисон выпустила в 1962 году на острове Бако, — это была первая попытка вернуть к свободной жизни прирученных орангов. И все же даже через шесть лет Синтия не стала настолько самостоятельной, чтобы жить совершенно независимой жизнью. Глядя, как она переплетает ветки, строя маленькое наземное гнездо, я размышлял о том, насколько оправданны подобные предприятия. Стоит ли это таких усилий, если обезьяны, судя по всему, вовсе не жаждут вернуться в свою природную среду?