— А выглядишь еще хуже, чем я.
— Ну, это мы еще посмотрим, — ответил Рафи хрипловато. — Во всяком случае, мы бы не были вместе двадцать лет, если бы ты брал в расчет то, как я выгляжу.
Он провел ладонью по своим седым волосам — единственному, что изменилось в нем за все годы. В остальном он был все тот же: поджарый, энергичный, с темными, почти черными глазами. Руководитель Моссад.
Гидеон повернулся и пошел в библиотеку. Рафи последовал за ним и, когда они сели, заметил:
— Ты слишком много куришь.
Вздохнув, Гидеон прикрыл глаза, откинувшись назад, вытянул ноги. Помахал сигаретой.
— Откуда тебе знать? Ты же только вошел.
— Здесь не продохнуть.
Гидеон смотрел куда-то в пространство, а когда заговорил, в его тоне послышалась горечь.
— Я регулярно заставлял Ави глотать витамины, хорошо есть. Все для того, чтобы он не заболел и не ослаб. Зачем все это?
— Гидеон, что об этом толковать! Внезапно все накопившееся внутри — отчаяние, злость — хлынуло наружу.
— Ни слова о том, сколько я курю! Не смей меня успокаивать! Я сыт по горло соболезнованиями и цветами!
— Просто люди не знают другого способа выразить сочувствие.
Гидеон взглянул на фотографии, расставленные по книжным полкам.
— А знаешь, — он словно говорил сам с собой, — впервые за все годы с тех пор, как мы поженились, ей захотелось со мной поговорить. — Он не ждал ответа; его тон вовсе не приглашал к диалогу. — Перед тем как уехать, она впервые заговорила со мной. — Он покачал головой. — Она сказала, что я единственный, кто никогда не ждет объяснений и сам не задает вопросов. Самое ужасное в том, что я никогда не пытался узнать, каково у нее на душе. Это потому, что и сам никого не хотел пускать к себе в душу. И моя работа тут ни при чем. — Он прищурился. — Вся моя жизнь была набором сведений, которые надлежало держать в секрете. Все свое время я тратил на то, чтобы никто не запустил в них лапу, — вздохнул он. — А что мне действительно следовало бы сделать, так это попытаться понять, как страдает моя жена.
— Страдает — отчего?
— От всего. Уже от одного того, что с самого рождения, с первых лет жизни семья смотрела на нее как на представительницу нового поколения, рожденного в Израиле. Поколения надежды! Поколения, призванного на великие дела!
— Не будь старомодным, — проворчал Рафи.
— Слишком многозначительно, слишком абстрактно, — сказал Гидеон, — но только не тогда, когда живешь с этим каждый день.
— Откуда тебе знать о тех первых годах? И ты, и она были тогда еще слишком молоды.
