Натали знала, что Уоллес выписывает ей крупные чеки за рекламу. Но, может быть, он расплачивался с нею не только деньгами?
— Больше нежности, больше теплоты во взгляде! — взмолился хорошо знакомый им фотограф из еженедельника «Женские будни».
Уоллес улыбнулся и, не стесняясь объектива фотокамеры, приник к губам Натали долгим поцелуем. Она была польщена, она готова была растаять, раствориться в его объятиях.
— Отлично! — воскликнул фотограф и исчез.
Уоллес еще не стер улыбки с лица, но тон его стал деловым.
— Мы не импортируем готовые изделия, — заявил он.
— Но мы продаем канадский импорт, — возразила Натали. — Шубы из меха, купленного тобой в России…
С тех пор, как законодатели США запретили ввоз в страну русских норковых шкурок, Уоллес направлял партии мехов в Канаду и потом выкупал изделия канадских меховщиков и продавал их в США.
— Вон Стив! — сказала Натали. — Будь с ним мил. Не бей его сразу в челюсть…
— Я не пью рабский пот, Натали. Дорогой мех не должен пахнуть потом и нищетой. А у него люди работают за чашку риса в день. С пятнадцати лет я член профсоюза…
— Ты теперь член профсоюза миллионеров, — напомнила Натали.
— Эй, Уоллес! Ты свой гарем засыпал бриллиантами. Ты словно Кубла-Хан плаваешь по Гангу… Сколько ты тратишь на бензин?
Бесцеремонный палец скользнул по бриллиантовой серьге в ушке Натали и уткнулся в драгоценную булавку в галстуке Уоллеса.
— И с этим дикарем ты собираешься вступить в сделку? — спросил Уоллес у Натали.
«Дикарь» был облачен в безупречно скроенный кожаный пиджак. Он был молод и нагл. Пышные черные усы контрастировали с его бледным лицом. Tяжелый золотой браслет свободно болтался на его тощей руке. Стив коснулся губами запястья Натали. Поцелуй был мерзким. Он прилип к ее коже, как клейкая бумага.
— Ты спрашиваешь меня, как я могу содержать такую яхту? Бери пример с Моргана.
— С пирата?
— Нет. С Джи Пи Моргана. Он банкир, а я женат на банкирше.
— Бывшей…
— Она под платьем вся обклеена бумажками в тысячу долларов в несколько слоев. Каждую ночь я снимаю столько, сколько мне нужно.
Натали обожала Уоллеса именно за то, что он мог разговаривать с каждым на его языке — с мерзавцем, грубияном, утонченным эстетом. И каждого обезоруживать шуткой, доступной чувству юмора собеседника.
Юный Вайнтрауб произнес «ха-ха-ха» и скрылся, не придумав ничего достойного в ответ.
— Агрессор получил отпор, — улыбнулся Уоллес. — Но он еще вернется. Ему нужен «Котильон»… Но нам не нужен Вайнтрауб.
