Ричарду незачем было напоминать секретарше, чтобы она записывала адресованные ему сообщения и гнала прочь посетителей. Сообщения она так и так записывала, а посетителям неоткуда было взяться. Если не считать пожилой преподавательницы старобогемского, которая приходила раз в семестр прочесть лекцию и забрать свою корреспонденцию, коллеги редко переступали Ричардов порог по доброй воле. Они не без основания полагали, что он относится к ним с легким пренебрежением – что перенести было труднее, чем откровенное презрение, – за их твердую уверенность, что деньги им платят за то, чтобы они время от времени пролистывали ту другую устаревшую иностранную книжку, только, разумеется, при условии, что какой-нибудь придурок уже сделал из нее внятный фильм на внятном английском языке. Ни один приблудный студент, даже самый что ни на есть завалящий, даже самый упившийся и завалящий студент, не входил в чертог старого Доктора Смертного Часа. Застать студента здесь было так же немыслимо, как в справочном зале Британской библиотеки.
В общем, затворив дверь, Ричард уселся и посмотрел на девственно новенькие «Отражения в русском зеркале», чувствуя себя примерно как человек, который сунул голову в газовую духовку и собирается сделать первый вдох. Потом он сказал себе, что это уж слишком, и ловко распахнул книгу; продолжая тем не менее жмуриться, он пролистал вступительную статью и добрался до того, что, надо полагать, и было стихами.
Заглавие гласило: «я же в неглиже», точнее говоря, именно такая строчка стояла сверху отдельно. В следующих строчках говорилось, вернее, было написано следующее:
обольстительной надо быть вот что сказали девицы другие
как же к чертовой матери ям хотела бы знать
та которая глазом коса говорит это надо пыхтеть как косатка
что такое к едрене косатка на что мне она говорит
обольстительны те кто для траха годится навроде мадонны
их полярной лисицы и если ты хочешь сгодиться для траха
залезай в неглиже и чтобы не пахло дерьмом
Дальше было больше, и все в том же духе, до самого конца страницы и, наверное, на другой тоже, но на этом Ричард остановился, чтобы никогда, никогда не читать дальше. То, что он прочел, он прочел достаточно внимательно, даже разобрался, что «ям» во второй строке – это «я», а в шестой строке «и» превратилось в «их», а также понял, что сколько ни уговаривай себя, что поэзия в переводе выглядит совершенно не так, как в оригинале, надо быть совершенно
