— Это плачет моя пушистая кошечка? — послышался из спальни голос Эрнеста.
— Боюсь, что так, — призналась я и, войдя к нему, обняла и прижалась мокрой щекой к его воротничку.
— Бедная мокрая кошечка, — сказал он. — Мне тоже не по себе.
Стол придвинули к узкому оконцу, через которое виднелись неровные стены соседних домов, магазины, да в общем-то и ничего больше. Через пять дней — Рождество.
— Когда я была маленькой девочкой, мама украшала окна в гостиной ветками падуба. Когда светило солнце или горели свечи, окно сияло. Вот это было Рождество.
— Давай не будем об этом говорить, — сказал Эрнест и встал, чтобы обнять меня. Он прижал мою голову к своей груди, к тому месту, которое, он знал, я считала самым надежным. Из танцевального зала доносились звуки аккордеона, и мы стали двигаться, покачиваясь в такт.
— У нас все наладится, — успокаивал он. — Вот увидишь.
Я кивнула, по-прежнему прижимаясь к его груди.
— А что, если нам сейчас пойти и купить подарки к Рождеству. И тогда кошечка повеселеет.
Я опять кивнула, и мы вышли из квартиры, отправившись за покупками. На каждом этаже нашего дома находились умывальник и общий туалет без сидений, с двумя цементными возвышениями для ног. Запах просто сбивал с ног.
— Какое варварство, — заметила я. — Следовало придумать что-то другое.
— Это все-таки лучше, чем мочиться из окна, — сказал Эрнест.
На улице мы свернули налево и по дороге заглянули в раскрытую дверь танцевального зала — там два матроса непристойно кривлялись в танце с двумя болезненно тощими, ярко размалеванными девицами. Розовые стены за их фигурами были разрисованы зелеными гирляндами и украшены рядами зеркал. Скамьи и столы — кроваво-красного цвета.
— В этом есть что-то карнавальное, — сказала я.
— Думаю, если хорошенько выпить, все покажется лучше, — отозвался Эрнест, и мы тут же решили надраться, чтобы на душе стало веселее.
Разобравшись в нашем местоположении, мы двинулись по извилистой дороге вниз, в направлении Сены, миновали Сорбонну и театр «Одеон» и так шли до тех пор, пока нам не приглянулось кафе на улице Сен-Пер. Там сели за столик по соседству с английскими студентами-медиками, которые въедливо и профессионально обсуждали влияние алкоголя на печень. Наверняка пришли сюда из морга.
— Могу подарить вам мою печень, когда она отслужит свое, — пошутил с ними Эрнест. — Только не сегодня.
Когда мы уезжали из Штатов, действие «сухого закона» было в самом разгаре, и хотя мы никогда не переставали пить — а кто перестал? — возможность свободно заказывать выпивку в кафе и получать от этого удовольствие была большим облегчением. Мы заказали перно; спиртное после того, как к нему добавили воду и сахар, стало выглядеть как зеленый дьявольский напиток, и мы сосредоточились на нем, а не на обеде из неаппетитного цыпленка с серыми кусочками моркови, плавающими в бульоне.
