— Ясно. Придется порасспросить о подносе на кухне… Теперь о другом. Вчера монахиня Байко сказала, что у нее есть разговор к господину Тацуя, и сегодня он шел к ней; есть ли у вас, Тацуя-кун, какие-нибудь предположения о содержании несостоявшегося разговора?
— Никаких… — решительно выпалил я.
Я без конца думал об этом. И мне было известно, у кого можно узнать, о чем собиралась мне рассказать безвременно скончавшаяся Байко, — у преподобного Чёэя, настоятеля храма Мароодзи. Ведь говорила же сама Байко, что намеревалась поведать мне то, что известно только ей и преподобному Чёэю. Но почему-то раскрывать эту карту перед инспектором мне не хотелось. Я рассчитывал, что в дальнейшем мне самому удастся встретиться и поговорить с настоятелем Чёэем.
Инспектор, подозрительно глядя на меня, принялся рассуждать:
— Все это чрезвычайно странно. Смерти происходят в критический момент, буквально в полушаге от разгадки всего преступного замысла… Что же Байко хотела рассказать? Может, ее рассказ пролил бы свет на происходящее? Но хуже всего, Тацуя-кун, что вы, по всей видимости, каким-то образом непосредственно связаны с этим убийством. За вами прямо-таки тянется кровавый след.
Полицейский инспектор сам пришел к такому выводу. Но не могу сказать, что он меня очень ободрил.
— Действительно, злой рок преследует меня. Ту же фразу, что сказали вы, господин инспектор, я только что слышал от «монахини с крепким чаем».
— От «монахини с крепким чаем»? — В разговор вмешался один из полицейских, сопровождавших инспектора. — Вы сегодня видели «монахиню с крепким чаем»?
— Да. По дороге сюда… Недалеко от черного хода Западной усадьбы.
— А с какой стороны она появилась? Уж не со стороны ли монастыря?
— Да… Оттуда вроде…
— Постой-постой, Кавасэ-кун, что там еще с этой «монахиней с крепким чаем»? — включился в наш диалог инспектор.
— Дело в том, господин инспектор, что на деревянном полу кухни остались липкие грязные следы, ведущие в сторону открытой веранды, из чего можно заключить, что кто-то в плетеных сандалиях прошел всю кухню и вышел на веранду. Монахиня Байко была очень чистоплотна и не могла бы не заметить грязи, она сразу протерла бы пол. Мне кажется поэтому, что следы появились там уже после ее кончины.
Слова полицейского заинтересовали меня. Получается, что человек, оставивший свои следы, прошел из кухни в комнату, у постели Байко наступил на что-то, разлившееся из подноса, после чего, оставляя на полу белые липкие следы, улизнул из дома через веранду. На татами следы не были заметны, но на деревянном полу кухни четко отпечатались маленькие, почти детские ступни, имеющие к тому же характерную особенность — плоскостопие. В памяти сразу всплыли ноги «монахини с крепким чаем» в рваных, грязных плетеных сандалиях.
