— Ни малейшего сходства. Эта женщина, ее мачеха, — наводящий ужас образчик провинциальной добродетели — завтра уезжает из Лондона, и, по всей вероятности, мы больше никогда ее не увидим. В таких семьях, как наша, всегда предостаточно дальних родственников с какими-нибудь претензиями, так что еще один подобный экземпляр едва ли достоин того, чтобы обращать на него внимание.
— Франсуа был одним из самых очаровательных созданий, которое мне когда-либо доводилось видеть, — мечтательно проговорила Джорджиана. — Поверь мне, Риетта: устоять перед ним было просто невозможно!
— Не сомневаюсь, иначе вряд ли твое увлечение зашло бы так далеко.
— Не иронизируй. Ты оказалась бы столь же беспомощна, если бы повстречалась с ним при тех же обстоятельствах, что и я. Мне тогда пришлось уехать из-за этого ужасного карточного долга, и вдали от дома я испытывала такую невыносимую тоску и скуку! И тут я знакомлюсь с Франсуа, который моложе меня на несколько лет, и, представь себе, становлюсь предметом его обожания, его первой любви! И знаешь, разница в социальном положении ничуть не помешала мне влюбиться. Сомневаюсь, что Венеру, плененную красотой Адониса, тоже хоть капельку заботило его происхождение. Бедный Франсуа! Он был болен и уехал из Парижа в маленькую деревушку на берегу моря в надежде, что свежий морской воздух пойдет ему на пользу…
Генриетте довольно часто приходилось выслушивать историю этого короткого, но бурного романа. Для Джорджианы, находящейся тогда в опале, эта встреча с молодым французом была подобна манне небесной, ниспосланной ей самим Господом Богом. Нежданная любовь, возможно, превратила вынужденное изгнание в самые счастливые дни ее жизни.
Но все изменилось, как только об их романе узнали родители Франсуа. Почтенные буржуа, они еще более оскорбились, узнав, что пассия их сына носит столь известную фамилию. Тем не менее они повели себя весьма достойно и не стали устраивать скандал.
Тот год стал для Джорджианы поистине ужасным. Ее отозвали из ссылки лишь затем, чтобы спустя всего несколько месяцев снова отправить в еще более отдаленное поместье. Она уже знала, что носит под сердцем ребенка, отцом которого никак не может быть ее собственный муж.
Франсуа Валери — неисправимый романтик! — оказавшись вдали от объекта своей страсти, умолял отдать ему ребенка, когда тот родится, и в конце концов благодаря своей настойчивости получил согласие своей возлюбленной.
Гнев герцога, замешанный на отвращении, страшил Джорджиану. Они уже давно перестали притворяться, что верны друг другу, но этот случай был особым: муж ясно дал ей понять, что она сама выступила в роли совратительницы, и уж никак не совращенной; кроме всего прочего, отцом ее будущего отпрыска был француз!
