Фома бережно поднял, улыбнулся. Оглянулся на дорогу. Легионеры почти скрылись из виду.
Фома устроился под деревом, достал из торбы и бережно развернул холстинку с хлебцами. И сказал над хлебом и сморщенным плодом: – Спасибо, равви, что помнишь о малом своём Фоме… Что укрепляешь слабую плоть мою, как укреплял испуганный дух мой…
Он начал медленно, с огромным удовольствием откусывать от смоквы, попеременно отламывая по крошечному кусочку от хлебца. Но вот взгляд его остановился и замедлил руку…
Верно, вспомнил что-то добрый Фома…
– Равви мой… слаб я оказался на деле… Ты уж прости меня… маловерного… Все клялись пойти за тобой, а ушёл один… наш брат Искариот… предатель…
По траве прокатился ветер. Зашелестели ветки над головой Фомы. И показалось Фоме, что тихо зовут его… – Фомаааааа…
Фома тревожно оглянулся. Никого. Навернулись слёзы, и весь выплеснулся Фома в радостном шепоте: – Это ты, равви? ТЫ!!!!
Порыв сильного ветра качнул сикомору. Фома поднял голову, вглядываясь в сильные и шумные ветви, в мелькающее сквозь них солнце.
Он тихо, счастливо засмеялся…
…Вскочил с травы, поднял руки и завопил:
– Конечно же! Вифлеем!!! Это Его знак! Глупый Фома… глупый!!!
Его простодушное лицо в солнечных промельках, стало торжественным.
– Возвращаюсь, Господи… ибо укреплен зовом Твоим!
Фома бережно завернул оставшийся хлебец в холстину и опустил в торбу. Торопливо спустился на дорогу и ушёл в ту сторону, откуда пришёл, озаренный слева заходящим солнцем… вот на миг прикрыла его тень от крыла коршуна, парившего на восходящем потоке и искавшего поживы…
…Между сухих, каменистых холмов извивалась дорога, по которой брела крошечная фигурка Фомы апостола. И что-то беззвучно шептал его спекшийся рот. И надо было быть Господом или Фомой, чтобы услышать, что он шептал…
Или прочитать те слова в свитке, что не сумел прочесть сотник надменного Рима…
«… и случившееся не даёт мне покоя… а случилось так, что умерло двое… Учитель и его ученик Иуда… остальные же, поклявшиеся отдать жизнь за Учителя – живы…»
Фома шёл обратно в Иерусалим, откуда так малодушно и быстро ушёл…
Он шёл, не оглядываясь, и не видел уже, как потемнела над его головой синева. И стала сужаться, и заворачиваться, и превратилась в громадную горловину, в которую стало затягивать и холмы, и деревья, и дорогу…
