— А кто в этом виноват, мать твою? — крикнул Дом ему в след.
Люк еще не чувствовал, что закончил, или сказал все правильно. — Когда выберемся отсюда, каждый пойдет своей дорогой.
— Хорошо, раз тебя это так волнует. Я не буду больше навещать тебя. Можешь быть уверен, — сказал Дом и рассмеялся. В его голосе прозвучала нотка триумфа, отчего Люк с наслаждением вспомнил, как его кулаки прошлись по его лицу.
— Принято.
— Мы пошли в поход лишь потому, что ты нищеброд. Я, Филлерз и Хатч хотели поехать в теплые страны, но ты не мог себе это позволить. Хотели поехать в Египет, понырять в Красном море. Вот что происходит, когда ты идешь на компромисс ради свободного духа, ради того, кто живет по своим правилам. Кто зарабатывает на жизнь, торгуя компакт-дисками, и вечно сидит без гроша. — Дом застегнул молнию палатки.
Люк сидел, не шелохнувшись, и пытался успокоить дыхание. Его снова душил гнев. Когда он так себя чувствовал, он думал, что однажды сможет кого-нибудь убить.
— Сейчас тебе лучше подумать, — сказал он, обращаясь к закрытой двери палатки, — как завтра ты будешь вытаскивать отсюда свою жирную бесполезную задницу. Потому что, когда ты проснешься, меня уже здесь не будет.
— Отвали.
Фил и Дом храпели в палатках. Фил издавал нечеловеческие звуки, похожие на тарахтение двигателя. К такому шуму Люк не привык. Они с Хатчем молча слушали этот храп, сидя друг напротив друга. Между ними, в котелке, варилась новая порция кофе. Пока вода была в свободном доступе, такого добра как кофе было у них предостаточно. Они курили, уставившись на голубое колечко огня на плитке. От него исходил хоть какой-то уют в темном как дно океана лесу. Тьма становилась обманчивой, если всматриваться в нее и пытаться осмыслить все, что лезло в голову. Вокруг стучали капли дождя.
Люк замкнулся в себе, погрузившись в знакомые мысли. Почему у одних людей есть все: карьера, деньги, любовь, дети, а у других нет ничего? У него даже близко не было подобных вещей.
Или было? Он вновь обращался к нерешенным вопросам своего бытия. Если бы он женился в молодости на одной из тех девушек, которых бросил через год знакомства, как Хелен, Лоррейн или Мел, походил бы он сейчас на Дома, Фила или Хатча?
Вся тяжесть последних нескольких лет навалилась на него снова. Даже здесь, в этом месте, в этих условиях, после всего, через что он прошел, он все еще не освободился от себя. Всякий раз, когда он останавливался, чтобы передохнуть, когда внешние раздражители утихали, он чувствовал себя каким-то изношенным, смертельно уставшим от жизни. Он был вынужден признать, что не получил ничего взамен за свои страдания, бездомность, изменения направления, или отсутствие такового, за свои осечки и ошибки. И он признался себе, что всегда жаждал того, что было у его друзей — семьи, дома, карьеры, их мнимой удовлетворенности жизнью. Без всего этого, как его осенило несколько лет назад, нельзя даже надеяться, что тебя признают. Вовсе нет. Не в этом мире, когда тебе далеко за тридцать. Но еще он всегда ненавидел себя, за жажду иметь то, что есть у Хатча, Фила и Дома. Те недостижимые миры, которые многие считают чем-то само собой разумеющимся. Ненавидел себя за желание признания, хотя знал, какие непростые чувства вызывают у него любая работа и отношения. Но, тем не менее, он жаждал всего этого. В этом была причина его отчаяния. Может, он так и умрет неполноценным, неуверенным, и разочарованным.
