Вижу, в одном из окон со стороны, противоположной входу, появился свет. Слабо пробивается через какую-то щель в светомаскировке.
Я сразу к ней. Везет, вижу, мне здорово. Через эту щель, конечно при некоторой изворотливости, можно прекрасно наблюдать за освещенным помещением.
Стою, затаив дыхание, и кажется мне, что стук моего сердца раздается громче, чем удары метронома из ближайшего уличного репродуктора.
На дворе уже окончательно стемнело. Ветер усилился. Деревья шумят уныло, как будто им очень жалко расставаться с пожелтевшими листьями. А я приткнулся носом к стеклу и замер на месте…
Кажется, что мои худшие опасения оправдываются.
Все трое вошедших — и среди них мой старый знакомый, сутулый, в очках — теперь мне прекрасно видны. Комната, где они находятся, — не то мастерская, не то лаборатория: стоит несколько механических станков; всюду различные приборы, среди них — много электроизмерительных. Но прежде всего, конечно, бросились мне в глаза хорошо знакомые толовые шашки различного размера, разбросанные всюду. Тол — опасное взрывчатое вещество, с ним не шутят.
«Так, — думаю я. — Понятно…»
Теперь уж для меня не могло быть никакого сомнения, что это настоящая диверсионная группа.
Сначала я не придавал значения тому, что посредине помещения стоит какое-то устройство с большими раструбами наподобие граммофонных, но сделанными из очень толстого листового железа. Тянутся от этой машины провода разного вида и толщины, а сама она утыкана всевозможными ручками, блестящими набалдашниками и другими приспособлениями.
Но потом вижу, что все трое хлопочут в основном именно возле этого самого граммофона. Толовые шашки у них тоже в центре внимания, так как их сортируют или еще что-то с ними делают, в общем переносят с места на место.
«Все ясно, — думаю. — Можно кончать наблюдения и скорее бежать за помощью».
Однако тут меня заинтересовало поведение диверсантов. Кто-то, по-видимому, стучал в дверь, так как все сразу насторожились.
Вот тут-то произошло самое непонятное во всей этой истории.
Гляжу я, входит к ним в комнату…
Рассказчик остановился, оглядел нас всех. Полумрак, царивший в комнате, не позволял как следует рассмотреть выражение его лица, но мне тогда показалось, что оно было необыкновенно грустным.
— Это было уж слишком неожиданно… — продолжал он через некоторое время. — Представьте себе, что я увидел моего Петю!
Я совершенно остолбенел. Что тут можно было подумать? Как это все объяснить? Как же могло случиться, что Петя от меня что-то скрывал?
