Заняв место в дальнем углу зала, я осмотрелся. Прямо передо мной маячил рыжеватый затылок «Отто», любезничавшего со своей пассией. За другими столиками сидело еще несколько рыжих. Две дамы были явно крашеные. Вскоре появился «Клюге», полный, вальяжный сорокалетний сангвиник. У входа он притормозил, вытирая носовым платком пот с лысины, покрытой рыжеватым пухом, незаметно озираясь и оценивая обстановку. Затем проследовал к свободному столику, бросив на ходу таперу: «Bitte «Berliner Luft, Meistre!» [12] При этом он фамильярно подмигнул Гизе, которого видел впервые. Тот, привыкший ко всему, поднял руки над клавиатурой, и зал от плинтусов до плафона заполнила бравурная, ликующая мелодия. «Отто» оглянулся и обратил внимание на «Клюге». Игра началась.
Нормальная агентура не любит, когда оперработник наблюдает за тем, как она выполняет задание. Но «Клюге» был артистом своего ремесла. Он нуждался в публике, и этой публикой должен был стать я. Агент работал талантливо. Он все сделал на уровне мировых стандартов. Я ушел домой, когда «Клюге» уже пил на брудершафт с «Отто», а девица последнего хохотала, задыхаясь и повизгивая от острот агента.
«Клюге» позвонил мне на следующее утро и сказал только одну фразу: «Die Sashe ist gelaufeu!» На русском это означает нечто среднее между «дело в шляпе» и «процесс пошел». Забегая вперед, скажу, что разработка, начатая в Клубе журналистов, завершилась через год вербовкой источника информации на Западе.
А я спустя пару дней навестил Рольфа в его заведении. Кельнер был хмур и обслуживал меня подчеркнуто официально.
– Ты чем-то недоволен, шеф? – полюбопытствовал я.
– Скажи по-честному, для чего тебе понадобилась вся эта канитель с рыжими? – спросил он.
– Ах, ты вот о чем! Это был обычный розыгрыш. Ничего более. Прости, если обидел. Кстати, я принес тебе кое-что. Вот, взгляни-ка. Механическая бритва. Незаменимая вещь в твоем бунгало, где, если я не ошибаюсь, нет электричества.
Рольф принял подарок и рассыпался в благодарностях.
Транспортный «Юнкерс», набрав многокилометровую высоту, крался над безбрежным лесным морем русского Севера. Стояла темная зимняя ночь. Шел декабрь 1941 года.
В пассажирском отсеке самолета сидели лейтенант абвера Хюбель и пятеро его подопечных, навербованных в лагерях для советских военнопленных и прошедших специальную подготовку в одном из учебных центров немецкой военной разведки. Это была диверсионная группа, перед которой поставили задачу хотя бы на короткое время вывести из строя Транссибку в районе Шарьи. По ней перебрасывались к осажденной Москве дальневосточные и сибирские дивизии.
