Вопреки всем страхам владельцев, жалоб не последовало, и они не только не потеряли клиентов, которыми очень дорожили, но, напротив, количество заказов от этих людей увеличилось.
Мари Уорт пришлось окончательно покинуть безопасный прилавок, за которым она скромно стояла в оригинальных нарядах, придуманных ее мужем. Теперь ее работа состояла только в том, чтобы под взглядом десятков глаз ходить по залу ателье в платьях Уорта перед возбужденными зрителями. Вера в талант мужа и радость за одержанные им победы до какой-то степени облегчали ей моральные мучения, связанные с показом новой одежды, но прежняя застенчивость болезненно давала о себе знать, когда, по его замыслу, ей приходилось появляться из-за резко раздвигаемых занавесей и демонстрировать какое-нибудь платье, сшитое из лучших образцов тех дивных тканей, коими торговала компания.
— Неужели я не могу просто ходить перед ними, как раньше? — возмущалась она перед выходом. — Это мучительное ожидание за занавесками, когда ты дашь сигнал, просто невыносимо.
— Чепуха! — заявлял он, вызывая у нее напрасные подозрения в бесчувственности, хотя он просто был намерен одержать еще одну победу в этой бесконечной битве. — Ты должна поразить их, как внезапно расцветший бутон.
Он неизменно добивался своего, хотя она и продолжала упираться, когда дело доходило до совсем уж причудливых нарядов.
Для Луизы настало лучшее время в ее жизни. Недели и месяцы мелькали с такой же скоростью, с какой она орудовала своей иглой. Знаменательным стал для нее день, когда Уорт, внимательно следивший за ее работой, повысил ее служебный статус, переведя в примерщицы. Он скоро понял, что Луиза обладает редким чутьем, подсказывающим ей, как должно сидеть на женщине задуманное им платье, и тогда без дальнейших проволочек сделал ее своей старшей примерщицей. Он сожалел только, что не сделал этого раньше. С лета 1852 года она стала его правой рукой в примерочных. Одетая в черное шелковое платье, с портновским сантиметром на талии, к которому была прикреплена белая бархатная подушечка, она чувствовала себя свободно и естественно там, где женщины переживали всю гамму эмоций при виде нарядов — от вспышек раздражения до экстатического восторга. Снова и снова она наблюдала, как из раздраженных фурий на первых примерках они превращались в довольных прихорашивающихся жеманниц, уверенных в собственной неотразимости. Уорт часто лично руководил примерками, неизменно покоряя клиенток своим обаянием, тактом, а время от времени, если того требовала ситуация, и актерской игрой. В отличие от мадам Камиллы, которая, как и большинство портних, шла на поводу у клиенток, недовольных всеми тяготами примерки, и обычно сводившая ее к минимуму, Уорт рассчитывал обычно на две примерки, но, если требовалось, без лишних колебаний назначал столько, сколько считал нужным. Каждый раз Луизе приходилось по многу раз перекалывать булавки, чтобы добиться требуемого совершенства: глаз у него был настолько зоркий, что он мог точно определить, какой именно шов требуется изменить на миллиметр. Луиза, обязанная повышением прежде всего своему дотошному вниманию к мелочам, теперь с подлинным наслаждением выполняла его высокие требования, обычно совпадающие с ее собственными. После каждой примерки платье расстилали во всей красе на большом столе, заново перекалывали булавки, что-то подправляли, переделывали, потом снова шили — и так зачастую не менее трех раз. Необузданным стремлением Уорта к совершенству, и только к совершенству, прониклись и другие служащие ателье, ни один из которых ни разу не выразил неудовольствия по поводу всей этой бесконечной кропотливой работы. Уорт знал, что им предстоит, когда настоял на том, чтобы лично отбирать себе швей и остальной состав работников. Не люби они так преданно свое дело, давно бы ушли от Уорта.
