8 апреля. Наконец-то добрался до книги Анатолия Кузнецова «Бабий яр». Издание уже постперестроечного периода, с предварительной статьей автора «К читателям». Сама же книга начинается сколь кратко, столь и оглушающе: «Все в этой книге правда».
Дочитал до главы «Футболисты «Динамо». Легенда и быль». Тут же вспомнил, как буквально неделей раньше Ю. Скороход читал мне в «Комсомолке» куски из интересного газетного материала о той истории с киевским «Стартом». Притом, «Комсомолка» дала действительно подкрепленную документами и фотографиями статью. У Кузнецова же, судя по изложению, глава романа написана по расхожим, тогда еще свежим слухам. А еще по всем известной советской легенде. И вообще, читая «Бабий яр», часто ловишь себя на мысли, а жил ли в оккупированном Киеве Кузнецов? И что, собственно, крамольного, тем более антисоветского, в его романе «Бабий яр»?..
Правда, в этом издании есть и крамола, и антисоветчина. Она в тексте выделена скобками, как, мол, не допущенная редакторами и цензурой до тогдашней советской публикации. Но уже в первых подобных «кусках в скобках» сквозит такая фальшь, что сразу чувствуется: написано это автором потом, уже в эмиграции. Или же делалось еще в Союзе, но уже с определенным умыслом.
10 апреля. Идет вторая неделя, как Цельсий поднимается выше 20 градусов. Уже вовсю зеленеют ивы, сирень, смородина, черемуха. Вот-вот выстрелят листвой каштаны, рябины, клены. В затишье на солнце цветут абрикосы, черешни, сливы. Везде зеленеет трава. Желтеют одуванчики. Летают пчелы, бабочки.
Соседка, подруга матери, приносит вечерами березовый сок. Без сахара, без лимонной кислоты он совсем не такой, каким казался в детстве. Цивилизация нас портит. Сперва исподволь развращает, на что мы совсем не обращаем внимания, полагая, что ЭТО нам во благо, но в конце концов все ЭТО нас губит. Незаметно, но основательно. Итог «цивилизации» на Полесье виден давно, даже невооруженным глазом, и без Чернобыля.
***
«Зацемкі» Леонида Голубовича.
Мне они интересны, часто — симпатичны, милы. Часто «беларускі класічны спектакль на чужой — рускай — мове».
Вот тебе и Леня Голубович, дорогой мне человек, любимейший современный белорусский поэт.
Тут же рядом, в своих «зацемках» он вовсю использует «чужую — рускую — мову». Я чужой, скажем, китайской мовой, не пользуюсь. И вообще, если человек в совершенстве владеет другим не родным языком, он, тот язык, уже, по-моему, становится ему не чужим. Другое дело: не родным. Это понятно. Но чужим?
