— О, Пьета, мне так жаль. С тобой все в порядке?
Это оказался Микеле Де Маттео. Слегка зардевшись, он наклонился и поднял упавший журнал.
— Да-да, со мной все в порядке.
— Извини за сегодняшнее утро. — Он заметил ее отрешенное выражение лица. — Я хотел сказать, за то, что папа на тебя наорал.
— О, пустяки. — Она потянулась за журналом, но он держал его крепко.
— Это ведь они враждуют, а не мы, знаешь ли. — В его тоне сквозила неуверенность. — Не вижу причин, почему бы нам не быть друзьями.
Пьета не знала, что на это сказать.
— …И никаких причин, почему бы тебе не приходить к Де Маттео за кофе и пирожными, если ты этого хочешь. — Теперь его голос звучал более уверенно. — Приходи завтра, и я, чтобы загладить сегодняшний инцидент, угощу тебя за счет заведения.
— Микеле! — Прежде ей не приходило в голову его об этом спрашивать. — Тебе известно, в чем тут дело? Я имею в виду, с чего началась вражда между нашими отцами?
— Странно, что в конечном счете они оказались по соседству, верно?
— Да. Какая-то бессмысленная история. Но мне все-таки хотелось бы добраться до сути.
— Что ж, если тебе когда-нибудь удастся это сделать, дай мне знать. А пока… Увидимся утром. — Он протянул ей журнал. — Кофе латте и sfogliatella, правильно?
— Правильно, — подтвердила Пьета. — А твой папа не будет снова на меня орать?
— Нет. — Микеле помолчал. — По крайней мере, я очень на это надеюсь.
Адолората сидела в одиночестве за уличным столиком в «Маленькой Италии» с тарелкой оливок и стаканом красного вина.
— Ждешь кого-то? — спросила Пьета, опускаясь на стул напротив.
— Вообще-то я ждала, что ты зайдешь. — Она налила Пьете стакан вина и подвинула к ней тарелку с оливками.
— Как ты? — Пьета взяла стакан и сделала большой глоток.
— Устала. У меня был длинный день. А как ты?
— Я тоже устала. У меня был день, богатый событиями. Хочешь послушать?
И она рассказала Адолорате обо всем, что с ней произошло, начиная со вспышки Джанфранко Де Маттео и заканчивая неожиданной любезностью его сына Микеле.
— Но он утверждает, что знать ничего не знает о причинах семейной вражды, — заключила она.
— Досадно, правда? — произнесла Адолората, задумчиво потягивая вино. — Это старая история, и, вероятно, она давно уже утратила всякий смысл, но мне все равно хотелось бы знать.
— Я всегда задавала себе вопрос: имело ли это какое-то отношение к папиной сестре?
— Бедняжке Изабелле?
Они никогда не слышали, чтобы ее называли как-то иначе.
— Да. Он почти ничего о ней не рассказывает.
