— Невозможно! — ответила ей преподавательница, с которой она разговаривала на следующий день. Та уже пятнадцать лет преподавала в этом почетном и славном учреждении и ни разу ничего подобного не слыхала.
— Секс и тайна — очень хорошее сочетание? — заключила Хитер. — Никто не желает этого замечать — ни родители девушек, ни тем более родители парней, потому что все они тоже через это прошли. Если мы потянем за эту ниточку, всё общество окажется голым. Секс и унижение лежат в основе церемоний посвящения. А иногда по пятам за ними идет смерть.
— Теперь, когда вы это говорите… — вспомнила вдруг преподавательница. — Несколько лет назад на площадке для гольфа мы обнаружили труп студентки. Она была голой. Убийство не раскрыто.
В этой странной стране ураганам давали девичьи имена, а девушек называли в честь конфет. В этой странной стране девушки из высшего общества позволяли мальчишкам, игравшим ковбоев в идиотском спектакле о посвящении в мужчин, привязывать себя к деревьям, лизать и кусать. В этой странной стране правосудие вершилось от имени Бога, но на въездах на автострады красовались распятые трупы.
Я спросила Розарио, в Вирджинии ли она видела тот распятый труп? Она удивленно взглянула на меня:
— Нет, конечно! Это было в Аргентине.
Единственный убийственный факт из прошлого Розарио: этот бледный окоченевший труп со склоненной на плечо головой, с пробитыми гвоздями ладонями и сложенными ногами. Полностью обнаженный, блекло-желтый старик.
Я ошиблась, теперь придется переделывать всю сцену, по-другому соединять куски паззла: ураган, девушка, леденцы[4], труп. У Дэвида Денниса было начало истории, у Хитер Хит — конец. Марта была всего лишь расстроенным свидетелем одного интересного эпизода истории, не более. Розарио вписывалась в сценарий лишь этим позабытым эпизодом, набросок которого она дала — эпизодом с распятым трупом.
Если бы я снова вернулась в Роузбад и стала вести занятия по писательскому мастерству, то предложила бы следующий сюжет: «В конце лета Кэнди, студентка из Роузбада, была обнаружена мертвой в Вирджинии на пляже». И тогда студентки, отбросив страх, рассказали бы в своих сочинениях о тайных церемониях, о том, как им хочется внимания мальчиков, как они боятся секса, как понимают «насилие». Мёд и лёд, о котором говорил Филипп, был лишь способом существования, элегантным образом жизни, а отстраненная мягкость и улыбки маскировали их огромное желание любить и боязнь жить.
