Хитер Хит не нужно было ссылаться на украденное детство или трудное отрочество. Ее карьера и досье были безупречны, она была жемчужиной Роузбада, намного большей, чем могла стать Кэндис, так как Кэндис, чтобы начать жить полноценной жизнью, должна была оторваться от своей среды и избавиться от груза традиций. Хитер Хит, несокрушимая, словно героиня фантастического фильма, сама создала себя. Ее пример положил конец нескончаемым, звучавшим с незапамятных времен женским жалобам.
Уж коль скоро хоть одной женщине из тысячи удалось вырваться, оставалось лишь за нее порадоваться. Джекпот! Лично я, будучи не того цвета, не того возраста и не питая особых иллюзий насчет возможностей моего пола, готова была ей аплодировать. Благодаря Хитер Хит, женская старость теперь начиналась с тридцати лет. Ввиду грандиозности проекта она не должна была терять ни секунды.
— Я вызываю вас на поединок, судья Эдвард! Когда я низвергну вас и опозорю, когда освобожу Дэвида Денниса, то стану Мартином Лютером Кингом!
Думал ли когда-нибудь судья Эдвард, что женщина будущего, которую он видел в Кэндис, так скоро встретится ему на пути в лице Хитер Хит? И что эта женщина, на которую он возлагал большие надежды и которой восхищался, сможет стать его злейшим врагом?
Не теряя ни минуты, она заключила контракт с издательством на написание книги «Дело Дэвида Денниса». Получив колоссальный задаток, она тут же наняла целую адвокатскую контору. Половина команды вела хронику дела в Интернете, другая занималась защитой Дэвида. У Хитер не получилось встретиться с ним лично, но у нее были акты, протоколы, свидетельские показания. У нее была полная поддержка Розарио. Хитер знала, как действуют в Роузбаде и Стоуне, как парни и девушки проникают в жилище друг к другу, как поставляются алкоголь и наркотики, как функционирует Братство. Она слыхала исповеди девушек об унижениях, когда им приходилось во время пышных приемов, в вечерних платьях, поддерживать головы своих пьяных женихов, блюющих до потери пульса.
Она напишет эту историю. В отличие от Хитер, я бы долго ее вынашивала, проживала бы заново. Ложь, молчание, противоречивые свидетельства заставляли бы меня без конца ее переписывать.
Когда читаешь в деле Дэвида, как он защищался шаг за шагом, ничего не упуская, самое печальное — это содержание последних апелляций, где он выступает уже не против сути дела — изнасилования, убийства и истязания, — а против терминов, которыми квалифицировались эти действия, и даже предлогов, используемых с этими терминами. В последней апелляции он придирался к союзам «и» и «или» и оспаривал их одновременное применение. Создавалось впечатление, что в главном он капитулировал. Он отвергал слово «дикость», но соглашался с «изнасилованием», отвергал «варварство», но не был против «увечья». Это сутяжничество превратилось в опасную игру, мешавшую вернуться к началу дела под предлогом, что факты и слова — здесь это было одно и то же — не были своевременно оспорены.
