Марта сидела напротив меня и плакала от ярости, смешанной с печалью. Она сердилась на Дэвида, да, сердилась за то, что он обманул ее, заставил поверить вопреки очевидному, что шел своей дорогой, что знал лучше всех, — и уж, конечно, лучше нее, — что ему нужно. Она вспоминала, как успокоилась, когда он уехал в Мэриленд. Она желала этого отъезда всеми фибрами души. И радовалась, что больше его не удерживает! Попутного ветра! И вот, пожалуйста, теперь эта жуткая история в Вирджинии, сразившая ее в самое сердце. Марта не могла простить, что он заставил поверить ее, будто она одна была плоха для него, хотя это он был плох для всего остального мира.
Однако Розарио, вернувшаяся на балкон, не желала слышать подобных слов и не позволила ей продолжить. Разве после таких проклятий Дэвиду может улыбнуться удача? Трагедии не приносят ничего хорошего, и никто не живет долго с проклятием матери. А тот, кто проклинает свою мать, проклинает себя.
— Получается, — обратилась Марта к Розарио, — я тоже виновна в этом, виновна во всем, виновна в преступлении?
— Нет! — отрезала Розарио. — Нет и нет, потому что Дэвид не виновен.
Рассказ о детстве Дэвида Денниса, его сомнительном происхождении, почти патологическом поведении, беспорядочном образе жизни не совпадал с тем впечатлением, которое оставил у меня прелестный молодой человек, так обрадовавшийся, услышав мой французский акцент — такой «цивилизованный» в этой варварской тюрьме. Перед его шармом невозможно было устоять, хотя он не злоупотреблял им. Когда Розарио принесла мне зубную пасту, я объяснила ей, что это не был шарм завоевателя, а, скорее, сдержанная, неспокойная, пугливая привлекательность. На самом деле речь шла о харизме. Я почувствовала это с первого мгновения, как только его долговязое тело, освобожденное от цепей, обрело свободу движений, когда он подошел к стеклу, разделявшему нас, отодвинул табурет, взял телефонную трубку и ослепительно мне улыбнулся.
Мы несколько минут сидели по разные стороны стекла, очарованные друг другом. Во всяком случае, я была в восторге и прекрасно понимала, что для меня эта любовь с первого взгляда — а это была именно она — явилась следствием обстоятельств. То, как я медленно шла к нему, предосторожности, удваивавшиеся по мере моего продвижения, ужас, который я испытывала при мысли оказаться лицом лицу с убийцей, чувство облегчение от того, что он был обычным, привычным, нормальным парнем, а затем восторг, потому что он был красив, очень красив, умен, с тонким чувством юмора, которое мне тут же вернуло ощущение комфорта, — все это дало мне силы вынести чудовищную тяжесть его истории, принять ее близко к сердцу, поверить ему и превратиться в одну из его самых пылких союзниц.
