Николас никогда не судил о людях с оглядкой на их происхождение, вероисповедание или эротические наклонности, но эту пару Лекомт — Мольтке переносил с трудом. Для немца, казалось, ничего в мире, кроме культуры, не существовало, француз же принадлежал к тем людям, которые ничего другого не умеют, кроме как очаровывать каждого встречного — неважно, мужчина это, женщина или ребенок. В его остроумии просматривалось весьма заметное кокетство, которое Николас допускал только для женщин, и то в известной степени.
Когда перед ужином к ним присоединился князь, Николас вздохнул с облегчением. После ужина княгиня пожелала мужчинам хорошей охоты, сама же она собралась утренним поездом отправиться в Берлин.
Князь пояснил:
— Его Величество приезжает сюда, чтобы отдохнуть как обычный человек, а не как кайзер. Определенные ограничения накладывает присутствие дам, которые преследуют его, как он считает, постоянно в Берлине.
Я всегда находил это примечательным, что человек, не боящийся ни бога ни черта, испытывает какую-то робость перед женщинами, особенно если они в годах. А таких в замке более чем достаточно. Хуже еще вот что: гофдамы императрицы — это единственные женщины, которые могут ему возразить и даже осмеливаются высказать свое мнение. И он, представьте, в их присутствии вынужден прикусить язык. Поэтому у нас стало традицией: никаких дам, когда кайзер гостит в Либенберге.
После ужина Николас и князь прошли в маленький салон около игровой комнаты. Эммануэль, слуга князя, принес из винного погреба бутылку вина и наполнил бокалы.
— Постарайтесь, пожалуйста, господин капитан, чтобы господин князь долго не засиживался, — попросил он Николаса. — Завтра ему предстоит очень тяжелый день.
— Исчезни, Эммануэль, — проворчал князь. — Ты мне не нянька.
— А вам уже больше не восемнадцать, — выходя, вполголоса пробормотал слуга.
Николас был снова удивлен, но доверительные отношения между господином и слугой его тронули.
— В принципе я рад визиту кайзера, — начал разговор Ойленбург. — Я охотно принимаю его здесь, только…
— Только?
— Если бы только не надо было надевать этот ужасный охотничий наряд. Кайзер собственноручно придумал его для двора и избранных гостей. Мне он его в качестве почетного дара вручил в 1894 году, с тех пор я и мучаюсь. Я штатский человек, но, когда на меня напяливают униформу, мне тут же вспоминаются вечно проклинавшие меня учителя верховой езды и садисты-офицеры, обучавшие меня в юности. Китель ужасно неудобный, с высоким воротником и узкой талией. Я в нем просто задыхаюсь. К этому еще сапоги с отворотами и серебряные шпоры. Я ношу этот наряд только из уважения к Его Величеству и кажусь себе в нем круглым дураком. Именно в моем Либенберге я должен разгуливать в нем, как кот в сапогах. Я этих наших правителей не понимаю. Они словно дети с их бесконечным стремлением наряжаться. Я однажды присутствовал, когда Его Величество был на представлении «Летучего голландца» в адмиральской форме.
