Юнона смотрела на ответ в течение минуты перед тем, как поверить, что это могло быть правдой. Парень был направлен на Kaшиик.
Ужасная смесь тоски и страха охватила ее.
Со своими возможностями коммуникации, она могла открыть канал связи и приветствовать своего сослуживца. Его знакомый голос заполнил бы кабину на минуту другую, как и прежде. Она могла бы забыть о предательстве и неясном будущем, простирающимся перед нею. Она могла снова стать имперским пилотом, но прекрасно понимала, что бессильна когда-либо изменить это.
Один щелчок. Она даже могла не говорить, кем она была сейчас. Они могли просто обменяться устным рукопожатием, и этого будет достаточно. Какой вред это могло принести?
Она задрожала. Ее руки были сильно сжаты в ее коленях, и она держала их там, чтобы они не выдали ее.
Она не могла вернуться, даже и на одну минуту. Приветствие эскадрилье имперцев, в то время, как Старкиллер был на задании, рисковало все погубить. Ничто не стоило этого. Даже просто поговорив с кем-то, кого она когда-то считала союзником, а теперь, возможно, ее врагом. Если бы он знавал, что она все еще жива…
Ее дрожащие руки вернулись на клавиатуру. Медленно, она набрала на ней свое имя.
Ее файлы больше не были закрыты. Фактически, она увидела их мгновенно. Она читала резюме своей карьеры, как будто свой собственный некролог. В одном очень реальном смысле, это так и было.
Шпион… предатель… казненный по приказу имперских властей.
Не осталось никаких сомнений. Она не могла вернуться. Она даже не признавала ту жизнь, которую она должна была иметь. В ее планы вмешались. Все ее основные достижения ушли. Даже Каллос не заслуживал упоминания. Она была низведена до неудачливого летчика-истребителя, которому так или иначе посчастливилось служить в главной эскадрилье галактики, а затем подвел свою команду. Хуже того, она убила их. Женщина в отчете заслуживала того, что содержал файл. Это понимала Юнона Эклипс.
Прошлой Юноны Эклипс больше не существовало. Новая Юнона Эклипс была вохмущена, что она была так легко преуменьшена, даже в официальном документе, о котором она больше не заботилась. Если это случилось с нею, со сколькими другими еще это случилось, заклеймленными как предатели их собственных матерей?
Она на мгновение задалась вопросом, что подумал ее отец? Но решила не думать об этом.
По крайней мере она считалась мертвой. Она цеплялась за ту уверенность, когда ярость бушевала в ней. И она сопротивлялась ей.
