— Тем, ну его к чертям собачьим, этот твой план! — словно от головной боли, досадливо сморщился Дмитрий. — Нашел чего вспомнить! Мы с Витюней были пьяные в хлам, вот и чудили. Неужели разговор двух нетрезвых людей можно воспринимать всерьез? — пожал плечами он и широко улыбнулся, ожидая, что Обручев поступит точно так же.
— Подожди, Дормидонт, — остановил его Артем, — при чем тут вспоминать или не вспоминать? Уговор есть уговор, и нечего здесь из себя строить рубаху-парня.
— Если у тебя горячее желание разорить меня в ресторане, я не против, — пошел на повторный круг Меркулов. — А что, получу зарплату, позову тебя и Витюню, и мы посидим, как в старые добрые времена, втроем, поболтаем. А всю эту гадость давай забудем. Знаешь, я как вспомню, у меня мурашки начинают по спине бегать, — сказал он и расстроенно вздохнул.
— О-о-о, как ты запел, птичка-кенар, — нарастяг проговорил Обручев, с удовольствием наблюдая за попытками бывшего сокурсника выбраться из приготовленной по его душу петли. — А совсем недавно генералом на белом коне гарцевал.
— Вот не думал, что ты такой. Как ты не можешь понять, дурья твоя башка, что у меня к этой женщине серьезное чувство? Знаешь, мне ровным счетом наплевать, кем я буду выглядеть в твоих глазах, но со Светланой поступать гадко я не намерен.
— Витюнь, ты тоже считаешь, что слово мужчины не стоит ни гроша? — Артем приторно сморщился и посмотрел на Голубева, который сидел за столом у окна и делал вид, что погружен в работу.
Неохотно оторвавшись от бумаг, он с укором взглянул на Артема. Больше всего ему хотелось, чтобы его оставили в покое, отцепившись с этой треклятой историей. С досадой причмокнув губами, он жалобно попросил:
— Ребят, может, вы без меня разберетесь, а? Пьяный я был, толком и вспомнить не могу, чего было, чего не было, а вы туда же — судьей! Какой из меня судья? — промямлил Витюня и, довольный своей находчивостью, ласково улыбнулся.
— Подожди, так дело не пойдет, — уперся Артем, и, точно сдувшийся воздушный шарик, Витюня потускнел, сгорбился, став в один момент снова маленьким и серым.
Улыбка постепенно исчезала с его лица, уступая место несчастной гримасе. Первыми дрогнули и опустились уголки губ. Открытый лоб Витюни прорезали горизонтальные полосы, доходящие почти до высоких скользких залысин. Страдальчески сморщившись, поползли к переносице углы толстых мохнатых бровей. И в несколько мгновений от улыбки довольного своей находчивостью человека не осталось даже воспоминания.
