Женщины Вены в европейской культуре | страница 10
С именем Фанни фон Арнштайн связан расцвет салонной культуры в Вене. Ее просветительский труд одинаково важен и для облегчения угнетенного положения евреев, и для эмансипации женщины.
Фанни фон Арнштайн. Графический портрет И. Фишера, 1793.
Хильда Шпиль дает обобщающую характеристику выдающегося значения этой выдающейся личности:
«Фанни надо видеть глазами ее окружения. Для него она была „прекрасной еврейкой“, даже если мы сочтем этот атрибут необязательным, „королевой всякого праздника“, „очаровательной женщиной с безукоризненными манерами“, „образом из чудных волнистых линий“ и в то же время „скандальной пруссачкой“, „пламенно увлеченной своим призванием хозяйкой“ и „чародейкой“… Подчеркивалась, что после „госпожи фон Арнштайн ни одной даме такого типа не удалось пробиться в высшие сферы“ и что она „как бы и не ставила перед собой такой цели“‚ но достигла ее „путем многолетнего самоутверждения в блестящей и полной достоинства жизни, великолепной в своих благотворительных и общественных деяниях, которым в нужный момент помогали духовная отвага и удивительная мудрость“. И хвалившие, и хулившие ее сходились в одном: ее судьба — это поучительный пример. На какое-то время весь древний библейский народ обрел в ней свой радостный, счастливый, окрыленный надеждой образ…»[11]
Каролина Пихлер
(1769–1843)
Каролина Пихлер. Работа Габриэлы Байер. Пастель, 1786.
Устремления, определявшие жизнь и деятельность большинства женщин, представленных в этой книге, как правило, не утратили актуальности и сегодня, вливаясь в спектр духовных исканий современности. Для нас, людей сегодняшнего дня, они создают тот базис, на котором мы с легкостью ведем диалог, несмотря на то, что нас отделяет от собеседниц более чем два столетия.
Иной случай — Каролина Пихлер, замечательная представительница австрийского ancient regime[12]. Изучение ее вклада предполагает немалые усилия, чтобы преодолеть границы между эпохами. Понять ее личность можно лишь в контексте ее времени, отказавшись от всякой попытки измерять ее масштабом наших дней.
Для нас она продолжает жить только в своих стихотворениях, которые обессмертил Шуберт. Ее авторитет и роль в создании литературно-музыкального салона пытались выразить в современных понятиях, для чего прибегали к всевозможным сопоставлениям, а это никогда не шло на пользу выявлению истинного масштаба личности. Если же отнести ее к зачинателям исторического романа и поставить в один ряд с Адальбертом Штифтером и его «Витико»‚ то это будет явной передержкой. То же самое касается попыток представить ее чем-то вроде ранней Марии фон Эбнер-Эшенбах.
