— Глянь, — сказал он, — да это ведь гдыньские — самые хулиганы!
Но, пожалуй, он был не прав. Даже непросвещенный наблюдатель понял бы: только что дравшиеся друг с другом болельщики «Арки» и «Лехии» сейчас сомкнули ряды и с яростью анархистов атаковали батальон полиции. Полицейские применили свое гладкоствольное оружие. Резиновые пули угодили в нескольких болельщиков. По телевизору, однако, нельзя было разобрать, были ли это фанаты «Арки», Гдыня, или «Лехии», Гданьск. Видимо, и те и другие.
— И зачем нужна была эта наша «Солидарность»? — Пан Янек закурил сигарету. — Ради такого бардака? Что ж это за страна, если даже тут не в состоянии навести порядок, все к черту развалилось, — причитал он. — Мне-то хоть повезло, я еще успел получить приличную пенсию. А те, что ушли после меня? Позже? Хрен редьки не слаще, твою мать. Мы не за такой капитализм боролись. И вообще не о капитализме думали. Нам нужен был социализм с человеческим лицом. А ты вообще знаешь, что такое социализм с человеческим лицом? Это, скажу я тебе, когда человек, ясное дело, работает без разгибу, но что-то с этого имеет. Что-то, понимаешь? Не нужно вечно брать взаймы, тонуть в долгах. А что мы получили вместо социализма с человеческим лицом? Паршивый капитализм в стиле госпожи Тэтчер. Нет, ты только посмотри, что они делают! Ну и как нам организовать все это ЕВРО?! Еще и с украинцами на пару?!
Сцена на экране телевизора прервалась в тот момент, когда полицейские тащили какого-то фаната к машине. Пан Янек продолжал свой монолог, а я вспомнил военное положение. Год 1981-й. Те же гранаты со слезоточивым газом. Те же пластиковые милицейские щиты. Только сейчас у них каски получше и палки, кажется, тоже. Но тогда не стреляли резиновыми пулями. Я помню, как на виадуке Хучиско кто-то из бойцов ЗОМО[5] выстрелил боевыми, и в толпе демонстрантов на проезжую часть упал молодой парень, упал и уже не поднялся. Погиб на месте.
Я тогда не был в первых рядах. Не был таким отважным, нет, но, как и другие, подбирал гравий с трамвайных путей и бросал в сторону кордона милиции. И кричал вместе со всеми: «Нет свободы без ‘Солидарности’! Нет свободы без ‘Солидарности’!» Демонстрация закончилась, когда появились танки. Они водили стволами, выискивая группки демонстрантов погуще. И стреляли. Правда, холостыми, но было страшно: я помню эти вспышки и раздирающий воздух грохот. Страшно. И где гарантия, что при очередном выстреле не полетит боевой снаряд? Мы не подготовились. Ни у кого с собой не было «коктейля Молотова». Но это, может, и к лучшему. Вдруг, если б хоть один танк загорелся, они бы начали стрелять из пулеметов? Военные в этих танках выполняли приказы генерала Ярузельского. А он приказал подавлять признаки сопротивления любой ценой. Ярузельский пятьдесят лет поднимался вверх по коммунистической карьерной лестнице. И с каждым новым кризисом получал повышение по службе. Например, поддерживал антисемитские чистки в польской армии в 1968 году. С пользой для государства Израиль, которое в результате этого получило прекрасно обученных офицеров высокого ранга. Что бы сегодня о нем ни говорили, помнить надо не только, кем Ярузельский был в 1980 и 1981-M. Надо помнить весь политический путь, который он прошел, начиная с молодого офицера Польской армии в СССР. Просто он всю свою жизнь, будто независимость, защищал советский коммунизм. В глазах общества старался выглядеть великим польским патриотом. Некоторые верят ему до сих пор. Но польский патриот, который приказывает стрелять в поляков на улицах боевыми патронами — по крайней мере в то время, — доверия не вызывал.
