Семь трудных лет | страница 11



— О чем вы думаете? Страна затратила на ваше образование капиталы, а вы хотите свои способности продавать другим! (В таком духе он разговаривал со мной добрых четверть часа.)

Однако порой меня похлопывали по плечу, обнимали, говорили:

— Чем больше таких молодых людей, как вы, изберет свободу, тем быстрей мы скрутим шею красным.

Такие заявления варьировались в зависимости от взглядов и темперамента собеседника, однако всегда подчеркивалось, что меня на Западе ждет прекрасное будущее. Во время этих бесед меня смешила и невольно раздражала общая фраза: «Избрать свободу».

Я хорошо помню, что, засыпая в арестантской камере в Кельне, сказал себе: «избранная свобода» начинается с каталажки. Эту фразу я повторил несколько раз…

Проснулся я на рассвете. Следовало что-нибудь сделать, чтобы не ждать пассивно. Я захотел обратить на себя внимание и начал стучать кулаком в дверь. Пришла какая-то женщина, кажется уборщица, а может быть сторожиха, и изругала меня на кельнском наречии. Это трудный диалект, непонятный даже для многих немцев. Из быстрого потока ругательств я ухватил только то, что я мерзкий пьяница, которого справедливо посадили и который заслуживает того, чтобы всю жизнь провести за решеткой. Сидеть я должен тихо, а если нет, то меня сейчас так разукрасят, что я долго буду помнить, что такое порядок. А вообще сейчас лишь шесть часов утра, господа приходят в восемь, и когда придут, то займутся мною. А сейчас я должен сидеть тихо и заткнуть плевательницу, если мне жаль своих костей.

Я предпочел не проверять, насколько эти угрозы реальны. Двое мужчин, которые допрашивали меня, появились без нескольких минут восемь. Они застали меня выбритым и освеженным, что, впрочем, заметили и прокомментировали. Привели в комнату, где допрашивали накануне.

— Может быть, вы вспомнили что-нибудь, что хотели бы добавить в протокол? — спросили меня скорее по обязанности, без интереса. Затем заявили: — Мы с вами закончили. Теперь вы поедете в лагерь для беженцев в Цирндорф. Это недалеко от Нюрнберга. У вас есть, мы слышали, фунты и марки. Дайте, пожалуйста, деньги, мы купим вам железнодорожный билет. Каким классом вы хотели бы ехать?

Тогда я понял, почему накануне меня так тщательно расспрашивали о моих финансовых запасах. Между прочим, я не мог не подумать со своего рода восхищением о чиновничьей предусмотрительности моих хозяев. Они хотели сэкономить своему государству даже те несколько десятков марок, которые должны были бы израсходовать на билет из Кельна в Нюрнберг. Если бы мой кошелек был пуст, то я поехал бы в лагерь за счет правительства ФРГ. С подобными явлениями я позднее встречался много раз.