Его передачи действительно были лобовыми, грубыми, хотя, если судить справедливо, не слишком отличались от того, что писали Стыпулковская-Мечковская, Кристина Милотворская-Кшиштофяк, Люциан Пежановский или Тадеуш Подгурский. Я мог бы к этому добавить еще много фамилий, но суть не в этом. Все авторы текстов, бывшие только редакторами или старшими редакторами, не решали, что именно пойдет в эфир. С подготовленными передачами знакомились, вносили поправки и утверждали их так называемые боссы. К ним в польской секции причислялся Новак и его заместители, в рабочем порядке инструктируемые американцами значительно чаще и основательнее, чем персонал редакции. Именно они после ознакомления с составленным текстом могли сказать «о’кей» или написать на полях «ок» рядом с собственными инициалами, что означало, что материал может быть выпущен в эфир.
Система мелочного контроля, осуществляемого американцами в польской секции «Свободной Европы» и охватывающая не только весь комплекс ее деятельности, но даже и частную жизнь сотрудников, ощущалась на каждом шагу. Были запретные темы и проблемы, которых никто не отваживался поднимать ни на радиостанции, ни за ее пределами. Нельзя было признавать достижения Польши, исключение составляли успехи польских спортсменов, но и здесь энтузиазм не считался признаком хорошего тона. В самых восторженных тонах следовало говорить о Соединенных Штатах, Великобритании и… Новаке. Обязательными были негативные высказывания, когда затрагивались какие-либо темы, связанные с Советским Союзом и коммунистической идеологией. Если кто-то хотел вылететь с треском из «Свободной Европы», он мог этого легко добиться, скептически отзываясь об Израиле и его агрессивной политике. Тех же последствии можно было ожидать, выражая симпатии к Германской Демократической Республике или арабским государствам, выступающим против политики Тель-Авива на Ближнем Востоке. Нужно было также постоянно помнить, что «вторую мировую войну выиграли исключительно западные державы».
В такой атмосфере строгих запретов и приказов, доносов и убежденности, что шеф всегда прав, трудно было ожидать искренности, понимания и уважения к личным взглядам. Некоторые сотрудники польской секции — с глазу на глаз и обычно не в стенах радиостанции — украдкой затрагивали щекотливые вопросы или высказывали свои суждения о волнующих их проблемах. Дискуссии в более широком кругу касались чаще всего личной жизни и ее пикантных подробностей.
