Если похититель вернется, чтобы расправиться с ней, то ей хотелось бы знать, с кем она имеет дело. Ему не нужно даже особо напрягаться. Стоит просто замазать чем-нибудь щель, вот и все убийство. Чистенькое, необременительное..
Глаша прикусила губу. Скорее всего, ее оставили тут умирать. В ином случае убийца расправился бы с ней сразу, пока она была без сознания. Необременительное убийство!
В этом определенно что-то есть. Петю ударили по голове, Прямоходова задушили, а ее посадили в склеп. Почему?
Существует только одно объяснение. «Допустим, мне чем-то страшно мешает Лида, — лихорадочно размышляла Глаша. — Она знает что-то такое, что может мне навредить. Стать причиной моего долгого тюремного заключения. Я понимаю, что мне надо ее убить. Но ведь это Лида! Лида, с которой съеден вместе не пуд соли, а целый самосвал. Разве я смогу ударить ее или задушить? А вот отвезти в укромное место и забыть, где оно находится, — это совсем другое дело. Совсем, совсем другое».
Про Лиду Глаша подумала просто так. Не потому, что она ее в чем-то там подозревала. «Интересно, как она отнесется к известию о том, что я пропала? — подумала Глаша. — Еще одно, третье исчезновение, которое так и останется неразгаданным. Конечно, если не случится чудо».
Чуда не случилось. Глаша хотела пить, есть, спать — хотела жить! К тому же, в яме было холодно. Глаша сняла с себя кофту и подложила под себя. Кроме того, время от времени она растирала себя снизу доверху и махала руками. По ее примерным подсчетам, сделать которые помогла то темнеющая, то светлеющая полоска над головой, она просидела в своем карцере остаток дня, ночь и еще один день. Ужасно болела голова, а недавно приобретенный гастрит грыз желудок, словно голодная крыса. «Скоро я начну отключаться, — горестно подумала она. — А потом вырублюсь окончательно».
Ей стало так жалко себя! Глаша вспомнила, как она, дура, зачем-то обиделась на Стрельникова. Она даже чувствовала себя несчастной, хотя у нее вся жизнь была впереди — прекрасная и удивительная жизнь! Глаша положила голову на колени и заплакала. Все это время она не разрешала себе плакать. А тут ну ничего не смогла с собой поделать.
Через некоторое время она поняла, что ее всхлипам кто-то вторит. «Может быть, здесь подземная тюрьма? — ахнула про себя пленница. — И я, как граф Монте-Кристо, обнаружу за стеной своего собственного аббата Фариа?»
Однако вскоре стало ясно, что вторит ей не человек. Сверху доносилось тихое поскуливание. «Собака! — осенило Глашу. — Собака скулит наверху и скребет лапой крышку люка».
