Все как у людей | страница 21

Шишки в лесу оказались не моими. Нам с Германом и Радистом дали по трое суток, Илье почему-то пять.

— Иванкин, садись, пять! — пошутил Федя, когда мы вернулись в «пазик».

В этот день никого больше осудить не удалось. Просто настала ночь. Мы втроем, с Германом и Ильей, успели написать жалобу федеральному судье. Когда я составлял бумагу, ко мне подошел сопровождавший меня полицейский и сказал:

— Я, конечно, не юрист, но жалобу пишут не так.

— А как? — спросил я.

— Пиши, я продиктую.

Он продиктовал, а я записал. Получилось вполне по-взрослому.

— Я, — сказал мент, — в шоке. Я часто вожу сюда заключенных, но такое вижу впервые.

— Что именно? — интересуюсь.

— Я был, — говорит, — в зале суда. Я видел, что с тобой делали. Это полный пиздец.

Радист жалобу написать не успел. Он исписал мелким убористым почерком восемь листов, и, когда меня уже выводили из здания суда, я слышал, как он заявил, что ему нужна еще бумага.

Герман — единственный из нас, кто успел побывать на повторном слушании. Федеральный судья рассматривал дело долго, около двух минут. Приговор остался в силе. За Германом наступила моя очередь, но, когда я подошел к двери с надписью «Федеральный судья Цветков В. И.», этот самый судья уже поворачивал в личине ключ.

— Не могли бы вы, — говорю, — рассмотреть мою жалобу?

— Правосудие в Российской Федерации, — ответил бледный лощеный судья, — после двадцати двух часов не осуществляется.

— А до? — поинтересовался я.

Цветков удостоил меня уничижительным взглядом, и я почувствовал странное жжение в области мозжечка.

Когда меня выводили из здания, я крикнул Радисту:

— Жень, хорош писать! Спать пора!

— Ничего, — ответил он, не отрываясь от своего занятия. — Пусть суки поработают. Я завалю их бумагой!

Суд закрылся, мы сидели в «пазике» и ждали Радиста. Так прошло еще полтора часа. Мороз усиливался. Мы обсудили дальнейшие перспективы — спать нам снова предстояло в КПЗ. Уже зная о том, каков климат в отделении, мы позвонили друзьям и попросили привезти нам туристические пенки и спальники. Менты не возражали, только время от времени нежно обкладывали матерком Радиста за настойчивость и чрезмерную гражданскую сознательность. Мы их понимали. Смысла в его действиях было немного.

На нарах было тепло. Окно успели починить, и в нашем распоряжении оказались целых две камеры. Разложенные на досках пенки и спальники создавали ощущение уюта и покоя. Дом, милый дом… Я ощущал под собой нежную, слегка шершавую поверхность пенополистирольного мата, я чувствовал, как распространяется по моему телу тепло, передаваемое друзьями в инфракрасном диапазоне. Скрученное в рулон пальто превратилось в чудесную подушку. Спальник пах осокой, костром и приключениями. Заболела голова. Меня начало тошнить. Я почувствовал, что бодрствую уже тридцать семь часов.