Когда я поднялся и торопливо стер с фотоаппарата воду, помощник крикнул мне, не ушибся ли я, а затем, в то же самое мгновение, но до того, как я успел ответить, проорал: «Она идет! Проклятье! Проклятье! Берегись! Держись, если вам дорога жизнь!» Сразу после этого пронзительный, оглушающий вой, казалось, заполнил небосвод. Я поспешно взглянул налево. В том направлении вся поверхность океана, казалось, поднялась в воздух громадными скоплениями брызг. Воющий звук перерос в визг, и в следующий миг циклон обрушился на нас.
Воздух тут же заполнился летящими брызгами, и я перестал что-либо различать уже в ярде от себя, а ветер бросил меня спиной на сходный тиковый люк, беспомощно пригвоздив меня на несколько мгновений к нему. Судно страшно накренилось, и я несколько секунд думал, что мы опрокинемся. Внезапно оно рванулось и выпрямилось, и я начал кое-что, смахивая воду с лица и закрывая глаза, видеть вокруг себя. Рядом со мной рулевой — маленький даго — вцепился в штурвал, напоминая своим видом утонувшую обезьяну, и явно едва стоял от испуга на ногах. Отведя от него взгляд, я скользнул глазами по судну, по реям и сразу понял, почему оно выпрямилось. Крюйсстеньга сломалась ниже пятки, а форстеньга — чуть выше эзельгофта. Уцелела только гротстеньга. Именно после их потери судно так внезапно выпрямилось. Каким-то чудом фок, небольшой, новый, полотняный штормовой парус, выдержал напор и теперь широко надувался (под натиском ветра шкоты, видно, ослабли). Впрочем, больше удивляло то, что уцелели нижние марсели на фок- и грот-мачте[7], и это тогда, когда верхний рангоут, где были убраны паруса, на фок- и бизань-мачте унесло.
И теперь, после первого ужасного натиска бури, едва не погубившего судно, уцелело, хоть и с трудом, три паруса, и наша посудина, гонимая страшной бурей, неслась вперед по волнам.
Я взглянул на свою одежду и фотоаппарат. Они были залиты водой, однако, как выяснилось позже, фотоаппарат еще мог снимать. Я пробрался к срезу полуюта и уставился на главную палубу. Каждую минуту волны разбивались о борт судна, и брызги громадными белыми облаками постоянно перелетали через нас. И в моих ушах стоял несмолкаемый рев чудовищного урагана.
Тут я увидел помощника. Прислонившись к лееру с подветренной стороны, он что-то рубил топориком. Вода то доходила ему до колен, то целиком захлестывала его, но его орудие ни на секунду в этом водяном хаосе не прекращало своей работы, когда он рубил и обрезал такелаж, удерживавший бизань-мачту от падения на борт.
