Вот уже несколько недель как о них ничего не слышно, и у меня появилась надежда, что они куда-то удалились, может быть, для того, чтобы напасть на других одиноких людей, доживающих свою короткую жизнь на каком-нибудь судне, затерявшемся посреди обширных просторов этого бескрайнего моря, заросшего водорослями и полного смертельно опасных существ.
Я отправляю это послание, как и предыдущие четыре, в просмоленном бочонке, привязанном к небольшому воздушному шару. Туда же я вложу оторванную клешню чудовищного краба[4] в подтверждение того, сколь полно опасностей это ужасное место. Если послание и клешня когда-нибудь попадут в руки человека, пусть он, глядя на эту громадную мандибулу, попытается представить размеры другого краба или крабов, способных уничтожить столь грозное существо, как обладатель этой клешни.
Какие еще ужасы этот мерзкий мир приготовил для нас?
Я хотел вместе с клешней положить и скорлупу одного из белых крабов. Должно быть, это именно они крались той ночью в траве, когда мое разыгравшееся воображение приняло их за вампиров и нежитей. Но, поразмыслив, я отказался от этой мысли; зачем доказывать то, что в доказательствах не нуждается; да и, кроме того, это бы увеличило вес, который бы пришлось поднимать шару.
Мне надоело писать. Ночь близится к концу, да и мне уже почти не о чем говорить. Я пишу эти строки в кают-компании, и, хотя я отремонтировал ее, насколько это было в моих силах, мне не удалось скрыть следов, напоминающих о той ночи, когда громадные крабы врывались в эти каюты, разыскивая — ЧТО?
Говорить больше не о чем. Я, моя жена и малышка здоровы, но…
Я обязан взять себя в руки и быть терпеливым. Нам никто не поможет, и нам следует переносить то, что выпало на нашу долю, со всем присущим нам мужеством. А засим я кончаю, ибо не хочу напоследок жаловаться.
Артур Самуэль Филипс
Сочельник 1879 года».
(Вахта с 8 до 12 часов, вечером заметили лед.)
В память о 14 апреля 1912 года[5]
41 градус 16 минут северной широты
50 градусов 16 минут западной долготы
Только что пробили вторые склянки. Вы подходите к наветренной стороне и настороженно нюхаете воздух. Да, это конечно же незабываемый запах льда… запах столь же неописуемый, сколь и безошибочный.
Вы вглядываетесь с неистовой тревогой (почти немыслимой тревогой) в ту сторону, откуда дует ветер, и нюхаете снова и снова воздух. Вы смотрите вдаль до рези в глазах и ругаетесь, как полоумный, когда открывают дверь и луч бесполезного и опасного света прорезает темноту, в которой огромное судно проходит милю за милей.
